Воспоминания о моей жизни

Отношения у меня с Безобразовым и Игнатьевым установились прямые и добрые. Довольно скоро стало ясно, что мое «временное» командирование решено превратить в постоянное назначение. Возникал вопрос, как быть с моим полковничьим чином и с полком? Назначить меня генерал-квартирмейстером до утверждения в должности командира полка, то есть до производства в генералы, было бы странно и неловко. На это я не мог согласиться, и оба мои начальника хорошо это понимали. Повторялась скучная история с козловским полком!

К производству я был представлен за боевое отличие 30 августа 1915 года, в день, когда я командовал, при отходе к Вильно, родной 2-й бригадой, состоявшей из Измайловского и Егерского полков. Но это представление совершало утомительное «хождение по мукам», то есть по высшим штабам, в которых оно либо попадало «под выжидательное сукно», либо просто погребалось, либо снова выплывало на свет Божий. Просматривая мои письма к жене за этот период, я вижу, что порядочно надоедал ей вестями о приключениях этого незадачливого путешественника – моего производства. Вспоминались слова А. С. Саввича: «Поразительно, с каким трудом дается вам то, что причитается, и что другие получают без малейшего труда и волокиты».

Но теперь, под крылом Безобразова, умевшего стоять за своих подчиненных, дело это приняло более энергичный и благоприятный оборот, и мне оставалось недолго ждать своего превращения в генерала.

Познакомиться с Безобразовым ближе было интересно. Он получил первое понятие обо мне еще до войны, когда я исполнял обязанности начальника штаба пулеметных сборов Гвардейского корпуса – два лета подряд, в 1913 и в 1914 годах. Он остался доволен организацией и проведением этих учебных стрельб и занятий, а также нашими подробными отчетами, выводы которых подтвердились наступившим вскоре боевым опытом. Мы указывали на то, что пулемет достиг зрелости и употребление его должно быть расширено; оно должно быть выведено из пробного периода, вследствие которого у нас на батальон полагалась жалкая пара пулеметов.

За мою работу на этих сборах Безобразов представил меня к ордену Святого Владимира третьей степени вне очереди, и я неожиданно для себя получил его 6 декабря 1914 года, будучи уже на фронте. Получил и недоумевал, – за что и откуда. Лишь по прибытии на службу в штаб «войск гвардии» я узнал источник награждения. Однажды Безобразов спросил меня, посмотрев на мой шейный крест, успевший украситься «мечами», тот ли это Владимир, к которому он меня представил два года тому назад.

В. М. Безобразов принадлежал к числу редких старших начальников, сумевших стать близко к войскам. Его знали и ценили офицеры, а через них верили в него и солдаты. Объяснялось это доступным, человечным и заботливым характером Владимира Михайловича. Известная мягкость не мешала его служебной требовательности, которая в гвардии выражалась в достижении во всем отчетливости и в поддержании особого духа, построенного на том, что кому больше дано, с того больше и спросится. Безобразов считал, что гвардию на войне нужно беречь для крупных задач и не трепать ее по мелочам. Это ему она была обязана выводом в стратегический резерв в 1916 году для приведения в порядок, почти напоминавший мирное время, и в настоящую численность военного времени. В Измайловском полку под Сморгонью, осенью 1915 года, после двух с половиной месячной боевой страды насчитывалось менее тысячи человек (восемьсот-девятьсот) и двенадцать офицеров, а на походе к Молодечно – пять тысяч при почти полном числе офицеров.

Без помощи благоволившего к «Воеводе» Государя меру эту едва ли удалось бы провести. Но Безобразов ее добивался и добился, напоминая, что гвардия не только «ударное» войско, но и оплот престола. Государь поддержал.

К сожалению, как увидим в своем месте, наша тыловая гвардия, запасные петербургские полки, разросшиеся до размеров армии, но безоружные, бездельные и без офицеров, сохраняли свою независимость и оказались не оплотом, а одной из главных причин гибели престола.

А крепкие действующие войска находились далеко и были оторваны от столицы большим расстоянием, когда разразились первые волнения в Петербурге в 1917 году.

Хорошим качеством Безобразова было его желание учиться и также способность понять и принять новую мысль. Но в некоторых своих «коньках» он был упрям и несдвижим – как, например, в вопросе употребления конницы.

Владимир Михайлович умел слушать, но сам даром слова не обладал и начинал обыкновенно ставшей известной во всей гвардии фразой: «Ну, вот это…»

Каждый офицер знал, что может, если нужно, непосредственно обратиться к гвардейскому «батьке», который не откажет в искреннем и разумном совете, продиктованном житейскою мудростью, или в помощи.

Командовать гвардией, держать ее в руках и пользоваться общим ее доверием было нелегко: вокруг офицерства сплетались сложные петербургские влияния, в жизнь гвардии вмешивались Великие Князья, Двор, всяческие сановники и тузы, не говоря о дамских салонах с их маменьками и тетушками.