Воспоминания о моей жизни

На этом летучем заседании на балконе деревенской школы составили расписание, по которому Керенский будет объезжать наши резервы и накладывать последние штрихи в области подъема духа; как ни энергично велась наша армейская наступательная пропаганда, все же оставались части «под вопросительным знаком». Нет-нет, придет донесение, что вчера еще «здоровый» полк проснулся в состоянии апатии или даже пораженчества. Вкрапленные повсюду товарищем Крыленко большевики тоже не дремали и, где могли, заставляли солдатню выносить резолюции против наступления, а то и против войны. Немедленно мчался туда очередной говорун-«ударник». К следующему дню та же солдатня выносила свирепую резолюцию о немедленной атаке!

Митинги для Керенского назначались большею частью под вечер, чтобы не привлекать массовыми сборищами внимания воздушной разведки неприятеля и обстрела, как воздушного, так и артиллерийского, наземного.

Ни Эрдели, ни я не имели времени сопровождать министра на все эти митинги. Но на одном из них мы присутствовали.

Для сборища была выбрана обширная лужайка в какой-то котловине. Огромная толпа солдат без оружия стала толстым кольцом по краям, оставив в середине большое пустое пространство. Это напоминало цирк с его ареной.

Начинало смеркаться, когда – по расписанию, после двух или трех других митингов – подъехал автомобиль Керенского. Приняв у входа внутрь кольца нечто вроде рапорта командующего армией, министр взбежал своей всегдашней суетливой походкой на арену и остановился в ее центре. Начальствующие лица задержались в почтительном удалении.

Керенский, поздоровавшись с «товарищами» такой-то дивизии и получив еще не отмененное «здравия желаем», приказал всем сесть на землю. Солдаты, – кто сел, кто лег. Мы, начальствующие, опустились на «компромиссное» колено, как в церкви во время «вечной памяти».

Керенский остался стоять. В смутных очертаниях вечера вырисовывался силуэт господского управляющего. Речь его была громкая, трескучая и пустая. Голоса скоро не стало хватать, и Керенский начал хрипеть. Знакомые и избитые выражения революционных речей, которые мы уже читали в газетах и которые набили оскомину, все эти «солнце свободы», «пробуждение гражданского долга» и т. п. сопровождались энергичными жестами. Оратор то потрясал кулаком, то раскрывал свои объятия, время от времени поворачиваясь всем телом то в одну, то в другую сторону.

Дергающийся силуэт этот постепенно окутывался темнотой быстро наступавшей ночи. Наконец он слился с нею. Тогда какие-то услужливые пиротехники, оказавшиеся в разных местах солдатского кольца, зажгли плошки с бенгальскими огнями. Теперь Керенский то ярко освещался зеленым, зловещим светом, то снова утопал в темноте ночи. Для полного сходства с цирком не хватало сильного луча прожектора, который мог бы взять солиста на арене в свой яркий кружок, и оркестра музыки!

По окончании митинга считалось, что министр уговорил дивизию (хотя, разумеется, здесь присутствовали только ее представители). Мы проводили Керенского в его автомобиль, а тот повез его убеждать еще одно собрание «солдат-граждан».

Нельзя не признать, что работал гражданин министр в те дни, не жалея ни себя, ни своего языка.

18 июня, в хороший, жаркий день, напомнивший день атаки гвардии на Стоходе почти ровно одиннадцать месяцев тому назад, 6-й корпус атаковал позиции австрийцев в районе села Конюхи. Атаку на Зборов решено было произвести 49-м корпусом на другой день, после того как внимание и резервы противника будут отвлечены южнее, к участку у Конюхов. Позиция против 49-го корпуса считалась сильнее, так как австрийцы укрепились там, между прочим, на командующей высоте «Могила».

6-й корпус, после предварительной интенсивной артиллерийской подготовки, стройно, по плану, вышел из окопов – как в дореволюционное время – и вскоре овладел первой линией обороны противника. Артиллерия перенесла огонь на следующие линии, вторую и третью, а пехота затем взяла с боя и эти линии. Пройдя насквозь Конюховский лес, мы вышли на западную его опушку. Успех был повсеместный, и к вечеру корпус достиг намеченных предметов действий.

19 июня такой же блестящий успех повторился на Зборовском участке. Финляндские стрелки 4-й дивизии произвели красивую атаку горы Могила и, несмотря на упорное сопротивление, овладели этим ключом позиции.

Вообще, неприятель в оба дня боя, хоть и застигнутый нами врасплох, защищал каждый шаг с большим упорством. Но в артиллерийском огне он нам явно уступал, и мы пожинали плоды отличной и гибкой организации огня полковником Киреем и другими артиллеристами армии.

Корпус Селивачева разбил 9-й австрийский корпус. Мы имели здесь дело с одной германской дивизией (223-й), одной венгерской (32-й) и одной наполовину чешской (19-й австрийской).

Корпус этот был так потрясен, что ночью его сменили германским 51-м корпусом.

Эта быстрая смена пострадавших частей свежими и более крепкими была налажена у противника хорошо и явилась одной из главных причин, почему наш первоначальный успех часто получал, при попытке развить его, своевременный отпор.