Воспоминания о моем отце

При постановке на партучет в райкоме папа попросил прикрепить его не к ЖЭКу, а к предприятию. Его поставили на учет на автобусной базе на улице Образцова. Там его полюбили и на собраниях всегда ждали его слова, которое, как правило, оказывалось решающим.

После ленинградского эпизода с почкой хорошее самочувствие к папе уже не возвращалось. Каждый день где бы он ни был, в Москве или в Монино, к нему приезжали медсестры и кололи ему пенициллин.

Видеться мы стали реже. В 1955 году после нашего отъезда из Монино в Ленинград папа поехал в междуречье Волги и Дона. Там в станице Иловлинской он купил дом с участком. Это решение у него созрело по двум причинам. Во-первых, закончился срок аренды казенной дачи, а папе хотелось быть поближе к земле, к этому у него была природная тяга. Во-вторых, у него остался контакт с одним из отдыхающих в Трускавце. Он очень сильно расхваливал Иловлю, говорил, что это идеальное место для почечников, ибо там сухо, жарко и много арбузов.

Иловля. 1955 г.

Станица находилась в восьмидесяти километрах от Сталинграда, на берегу реки Иловля, в десяти километрах от ее устья. Станица была районным центром, и населяли ее донские казаки. Только вот пожить в этой станице папе не удалось.

В январе 1956 года я приехал в Москву со Светочкой на короткие зимние каникулы повидать родителей. Папа очень любил внучек и обрадовался нашему приезду. В каждый наш приезд он делал Свете хорошие подарки. Не обошлось без подарков и на этот раз. Он подарил Свете платье, которое все потом почему-то называли французским, и большую куклу.

Однажды днем он вдруг попросил меня сфотографировать его в парадном мундире. Когда снимок был сделан, он, как бы в раздумье, сказал, что это, вероятно, будет его последний снимок. Я что-то стал говорить ободрительное, на что он печально улыбнулся и уточнил, что это последний снимок в парадной форме. Так оно и вышло.

Последняя фотография.

Я вернулся в Ленинград, приступил к занятиям, а потом вдруг обратил внимание, что давно не было от папы писем. Меня охватило нехорошее предчувствие. Мы с Ритой пошли на переговорный пункт звонить в Москву. Трубку взяла мама. Она сказала, что папа в госпитале, что ему сделали операцию, но он очень плох. Вызывать меня он не велел, чтобы не срывать учебу, но раз уж я позвонил, то надо ехать. На другой день я написал рапорт, и меня отпустили на три дня. Когда я в Москве подходил к дому, то увидел Простосердовых, ведущих маму под руки. Я понял, что случилось непоправимое.

24 апреля 1956 года папа скончался.

Ваганьковское кладбище.

На похоронах было много народу, среди военных я узнавал папиных друзей по Академии, по службе в Ташкенте, Харькове и Чкаловской, не говоря уже о последнем месте службы, которое взяло на себя все похоронные хлопоты. Но это все уже не имело для него никакого значения.

Так прошла жизнь моего отца. Не знаю, удалось ли мне передать его обаятельный образ, но я старался. По крайней мере, я описал, как смог, эпоху, с которой совпала его жизнь, которую он строил своим трудом и которой отдал весь свой талант и силы. Думаю, что его потомкам будет полезно знать, каким был их прадед. Они могут им гордиться. Продолжая его род, они не должны забывать своих корней. История народа состоит из суммы историй людей. Ее надо не ругать, а понимать. Чем больше человеческих судеб мы узнаем, тем дальше мы продвинемся в понимании истины. Я поведал об одной человеческой судьбе, и ни в чем не покривил душой. Надеюсь, что кто-нибудь из моих потомков продолжит летопись нашего рода.

22.11.1988 – 30.09.1989