Воспоминания о моем отце

Езды на работу стало меньше, но, все равно, распорядок дня был ненормальным, а работа изнурительной. Помимо перечисленных выше проблем, повседневные заботы тоже отнимали много сил и времени. И это понятно, ведь самолетов было много тысяч, за каждым усмотреть было невозможно. Для управления всем этим хозяйством, нужна была отлаженная система. Папе не пришлось начинать все с чистого листа, но существующая система требовала переналадки. Переналадка требуется всегда, ведь жизнь движется вперед, все течет, все изменяется, и система должна на это реагировать. В авиационном же хозяйстве был некоторый застой: не было адекватной реакции на кардинальное обновление авиационной техники. За это папа прежде всего и взялся. Однако вскоре он опять вступил в разногласия с Жигаревым. Речь шла о списании устаревших изношенных самолетов.

Жигарев боялся идти к Сталину или к его первым замам по этому вопросу. Папа увидел, что здесь толку не будет и стал их списывать своей властью тысячами. Таким образом обновлялся самолетный парк и прекращались ненужные расходы на поддержание в строю морально и физически устаревших самолетов.

В разгар корейской войны папа все-таки попался на крючок. В ходе воздушных боев у наших МИГов обнаружилось слабое место, а именно: недостаточно мощная броня, прикрывающая затылок летчика. Против немцев она была достаточна, а американские боеприпасы ее пробивали. Сталин разгневался и объявил по строгому выговору конструктору Микояну и папе, который за толщину бронеспинок не отвечал. Это было в ведении заказывающего управления, не подчиненного папе. Кто-то некомпетентный подсказал, что нужно наказать и главного инженера.

Папа очень переживал это взыскание. Военнослужащий переживает любое взыскание, а тут взыскание, которое невозможно снять. Какие это сулило последствия? Ближайшим было то, что отозвали представление на следующее звание. Но это же сущий пустяк по сравнению с тем, что могло за этим последовать.

К этому времени у папы начала барахлить оставшаяся почка. До нас дошли слухи (сам папа об этом не говорил), что в рабочие часы он нет-нет да и приляжет на диван на часок у себя в кабинете, и никого не велит к себе пускать.

В 1952 году папа получил казенную дачу в Монино, и мы там провели свой очередной отпуск.

На даче в Монино.

Дачный поселок был построен для большого авиационного начальства. Достаточно сказать, что соседом по даче был Иван Никитович Кожедуб. Дачные домики были небольшие, но в них был водопровод, газ, туалет как в городе и даже телефон. Участки были большие. Вокруг дома было большое открытое пространство, где можно было сажать все, что душа попросит, а в тылу был кусок соснового леса, где мы смогли повесить детские качели и два гамака. На границе с лесом поставили простой стол со скамейками, где часто пили чай из самовара. Самовар разжигали сосновыми шишками, которых под ногами было просто немерено. Мы смогли сделать на своем участке волейбольную площадку без ущерба для сада, огорода и цветника. Папа никогда не забывал о том, что вырос в деревне. У него была врожденная любовь к земле. На новой даче он принялся сажать фруктовые деревья, ягодные кустарники, цветы, овощи, клубнику. Все у него принималось и хорошо росло.

Осенью 1952 года, после длительного перерыва, прошел XIX съезд

Партии. С отчетным докладом выступил Маленков, с докладом по уставу партии – Хрущев, а Сталин выступил после прений с коротким призывом к заграничным компартиям выше держать знамя. Получился вроде бы призыв к мировой революции. Никакие проблемы на съезде решены не были, их загнали внутрь. Съезд продемонстрировал одну особенность: появление новой поросли партийных администраторов. У этой новой когорты было хорошо развито умение приспосабливаться к обстановке и использовать с пользой для себя любые ее изменения. Этому молодому племени стало уже тесно у подножия пьедестала, и вместо политбюро был образован президиум численностью в 25 человек, не считая массы кандидатов и секретарей. ВКПб переименовали в КПСС. Сталин то ли выздоровел, то ли почувствовал, что власть ускользает. После съезда он сильно активизировался, принялся распекать ближайших помощников. Сначала он взялся за Ворошилова и Кагановича, а потом принялся за Молотова и Микояна. Похоже, что Берию он уже боялся, потому что стал подозрителен к пище, отказывался от лекарств и вообще от врачей.

И тут как раз началась кампания по аресту врачей-отравителей. Арестовывали профессоров- евреев из кремлевских больниц. В народе ходили слухи о том, что их собираются казнить публично. Однако казни им удалось избежать, потому что 5 марта 1953 года Сталин умер.

Его смерть была воспринята всем народом, как беда. Люди искренне плакали и задавали вопросы, как же дальше жить, на кого опираться, где искать защиты. Плакал даже поэт Евгений Евтушенко, если верить его воспоминаниям, а уж у него-то озлобленность ко всему советскому просто плещет через край, ибо внутри ей места давно не хватает.