Воспоминания о монастыре

И новый вопрос задала Блимунда, Чего больше страшитесь вы, отец Бартоломеу, того, что может произойти, или того, что уже произошло, Что ты хочешь сказать, Что, может, Святейшая Служба уже подбирается к вам, как когда-то к моей матери, я хорошо знаю признаки, нечто вроде дымки окутывает тех, кого подозревает инквизиция, они еще сами не знают, в чем их обвинят, а уже кажутся виноватыми, Я-то знаю, в чем обвинят меня, если придет мой час, скажут, что я перешел в иудаизм, и это правда, скажут, что я занимаюсь колдовством, и это тоже правда, если считать колдовством мою пассаролу и другие изобретения, над коими я беспрестанно размышляю, и теперь, когда я сказал это, я у вас обоих в руках и погиб, если вы на меня донесете. Сказал Балтазар, Чтоб потерять мне вторую руку, коли так поступлю. Сказала Блимунда, Коли так поступлю, чтоб не смыкать мне больше глаз, пусть видят они всегда, словно натощак.

Томятся в усадьбе Балтазар и Блимунда, считают дни. Кончился август, сентябрь подходит к середине, пауки уже прядут свою пряжу на пассароле, свои паруса поднимают, свои крылья прилаживают, клавесин сеньора Эскарлате давно безмолвствует, нет теперь на свете места печальнее, чем Сан-Себастьян-да-Педрейра. Похолодало, солнце надолго уходит за тучи, как же испытать машину, когда небо затянуто облаками, разве позабыл отец Бартоломеу Лоуренсо, что без солнца не оторваться машине от земли, а он ведь явится сюда с королем, вот будет позор, хоть перекрашивайся в негра. Не явился король, не явился священник, небо снова очистилось, засияло солнце, и Блимунда с Балтазаром вернулись к прежнему тревожному ожиданию. И вот наконец священник прибыл. Они услышали за воротами стук копыт мула, копыта стучали громко, вещь необычная, мул ведь смирная животина, будут нам новости, может, наконец прибыл сам король, поглядит, как поднимается в небо пассарола, но едва ли мог он прибыть этак запросто, без предупреждения, не нарядив сюда заранее слуг, чтобы позаботились о чистоте, об его удобствах, чтоб вывесили флаги, нет, тут что-то совсем другое. И верно, было совсем другое. Отец Бартоломеу Лоуренсо вбежал в амбар сам не свой, был он бледен, иссиня-бледен, словно воскресший труп, Нам надо бежать, Инквизиция меня разыскивает, меня хотят взять под арест, где сосуды. Блимунда открыла сундук, достала какие-то тряпки, Вот они, и Балтазар спросил, Что будем делать. Священник дрожал всем телом, ноги у него подгибались, Блимунда поддержала его, Что будем делать, повторила она, и он вскричал, Улетим на машине, затем, словно внезапно испугался, пробормотал почти неслышно, показывая на пассаролу, Улетим на ней, Куда, Не знаю, главное бежать отсюда. Балтазар и Блимунда поглядели друг на друга долгим взглядом, Такова судьба, сказал он, За дело, сказала она.

Два часа дня, и столько работы предстоит, нельзя терять ни минуты, нужно разобрать черепичную крышу, убрать все подпорки, и тонкие рейки, и брусья, но прежде нужно закрепить янтарные шары в местах, где проволоки скрещиваются, расправить верхние паруса, чтобы солнечный свет не упал на машину раньше, чем нужно, перелить в округлые сосуды волю двух тысяч человек, тысяча воль с одной стороны, тысяча с другой, чтобы одна сторона не перетянула другую, чтобы машина не перекувырнулась в воздухе, уж если случится такое, то пусть хоть не по тем причинам, которые могли мы предусмотреть. Столько еще нужно сделать, а времени так мало. Балтазар уже на крыше, он снимает черепицы и скидывает вниз, ну и грохот же стоит вокруг амбара, а отец Бартоломеу Лоуренсо сумел преодолеть упадок духа, изо всех своих слабых сил вырывает из земли рейки, чтобы сладить с брусьями, нужны руки покрепче, придется брусьям подождать, покуда Блимунда, такая спокойная, будто всю свою жизнь только и занималась, что полетами, проверит состояние парусов, равномерно ли просмолились, и кое-где закрепит подгибы.