Воспоминания о Рамане Махарши. Встречи, приводящие к трансформации

И все же я знал, что этой метаморфозы недостаточно. Два месяца, проведенные с Бхагаваном, вывернули меня наизнанку и перевернули с ног на голову. Его милость воспламенила мой ум и сердце, но при этом я знал, что времени, которое я провел с ним, слишком мало, чтобы устранить все препятствия. Состояния безмолвия и невыразимого счастья были прекрасны, но, пребывая в этих состояниях, я не замечал проблем, остававшихся все это время в моем уме. Фундаментальные качества моего ума дремали, а его ошибки и наклонности были не различимы. Например, меня всегда очень привлекала йога, и я был убежден, что сознание возникает из кундалини. Правильное видение, согласно учению Бхагавана, что кундалини зарождается в сознании, было передано мне через несколько недель после того, как Бхагаван покинул тело. Я даже не знаю, откуда я изначально взял свое абсурдное представление, но когда я понял это, мне стало ясно, что все еще полон ошибочных концепций. За время, проведенное с Бхагаваном, мой ум, вопреки моим ожиданиям, не успел очиститься окончательно. По мере того как он постепенно возвращался на круги своя, мысли возникали одна за другой, и стало совершенно ясно, что я не в полной мере понял суть учения Бхагавана. Меня интересовало состояние глубокого сна. Бхагаван категорично утверждал, что в освобожденном состоянии присутствует осознавание глубокого сна как преходящего, временного феномена. Я же никогда не испытывал этого даже в самых глубоких, самых экзальтированных состояниях. Несомненно, существуют более глубокие уровни переживания, которые я не постиг. Кроме того, я размышлял над простым утверждением, что человек всегда является свидетелем мыслей и никогда – тем, кто их думает. Я мог согласиться с этим, но в то же время не мог признаться, что когда-либо прозревал сквозь иллюзию того, что я – тот, кто думает «свои» мысли.

Хотя я был далек не удовлетворенности своим духовным состоянием, я не страдал и не беспокоился об этом так, как в Европе. За время, проведенное с Бхагаваном, я обрел непоколебимую уверенность в том, что он заботится обо мне. Я знал, что он следит за моим духовным благополучием. Я знал, что его наставничество не прекратится только из-за того, что он оставил тело. Я ждал терпеливо, с полной уверенностью.

Спустя три месяца после его ухода у меня было видение, укрепившее мою веру в то, что Бхагаван продолжает вести меня. Я иногда представлял себе, что нахожусь в холле и разговариваю с ним о разных вещах, все еще волновававших меня. Во время одной из таких воображаемых встреч я внезапно перенесся обратно в Раманашрам и оказался перед ним. Я был довольно близко к нему, но в холле было очень много людей – около двух сотен, и у меня было мало шансов поговорить с ним о своих проблемах.

Я молчаливо желал: «О Бхагаван, хотелось бы, чтобы кроме вас и меня здесь никого не было!»

Почти сразу же человек, сидевший рядом со мной, встал, простерся и ушел. После этого люди стали уходить один за другим. Все делали какой-нибудь жест почтения Бхагавану и уходили. Через пару минут мы с Бхагаваном остались одни. Я подошел ближе и сел у самых его ног. Подняв на него глаза, я сказал: «Как чудесно быть с Бхагаваном наедине!»

Он улыбнулся в ответ. Как можно описать эту улыбку? Она вмещала в себя целый мир. Я почувствовал себя так, словно окунулся в сияющую любовь и свет. В то же самое время в его улыбке проглядывала легкая ирония, намек на удивление от того, что мой ум до сих пор может мыслить в таких «непросветленных» категориях.

Очень медленно, с величайшей тщательностью выговаривая каждое слово, он сказал: «Разве… ты… не… один?»

Это замечание, такое типичное для Бхагавана, вызвало у меня вспышку радости и узнавания. Я сразу же понял, что он имеет в виду. Я почувствовал, что я дома – и физически, и духовно.

Я спросил его, что мне делать со всеми этими ментальными проблемами, терзающими меня с момента его ухода. Вместо того чтобы дать конкретные ответы на мои вопросы, он сказал мне, что я должен найти другого духовного учителя, достойного почитания, и оставаться с ним. Бхагаван назвал его имя, оно показалось мне знакомым. Оценив мое ментальное состояние, Бхагаван знал, что мне будет полезнее всего находиться в присутствии другого живого учителя.

Я последовал его совету и провел несколько лет с этим человеком. Я был с ним до тех пор, пока не почувствовал, что решил свои проблемы.

Конечно, после такого такого учителя, как Бхагаван, я хотел знать, насколько велик тот учитель.

«Он просветлен?» – спросил я.

Бхагаван ответил в типичной для него таинственной манере: «Он не является ни просветленным, ни непросветленным».