Читаем Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait полностью

Зато наши театры не стеснялись изумлять публику творческим отношением к известным произведениям. В Театре им. Ленинского комсомола поставили спектакль «Закон Ликурга», что называется, «по мотивам» очень тогда читавшейся «Американской трагедии» Теодора Драйзера. Но чтобы в гнусной Америке все стало окончательно гнусным, вовсе не задумываясь об авторских правах или элементарном приличии, переделали конец. У Драйзера на электрический стул шел реальный убийца — Клайд Гриффитс. В советском театре — невинный пролетарий, жертва неправедного буржуазного правосудия.

В те годы совершенно особое место в жизни людей самых несхожих пристрастий и привычек занимала оперетта. Тогдашний Театр музыкальной комедии (слово «оперетта», как сугубо заграничное, отменили) был нищ, провинциален, актеры — в преклонных годах, костюмы потрепанные и нечистые. Но (как трудно в это сейчас поверить!) на этой бедной сцене — единственной! — не говорилось и не пелось о рабочем классе и растленных богачах, о социалистическом соревновании и поджигателях войны. Там носили — пусть потертые — цилиндры и бальные платья, весело плясали, там были декорации роскошных зал, а не цехов, там играла прекрасная музыка Штрауса, Легара и Кальмана, там еще тлела припыленная мечта о красивой жизни — как было не любить этот театр! И пусть танцевали морщинистые, тяжело дышавшие балерины и накладка падала с лысой головы «первого любовника» — принца Раджами Лагорского, обнимавшего дряхлеющую баядеру, чьи шальвары своей уже неуместной прозрачностью неприятно подчеркивали ее давно ушедшую молодость, но была во всем этом хоть и жалкая, но все же героика угнетенного, изо всех сил старающегося выжить жанра!

Усредненный бомонд собирался чаще всего на концертах где-нибудь в Саду отдыха или на Островах. Там выступали и известные актеры, возникала этакая светская сборная селянка, и считалось, что можно привести туда любую даму, поскольку программа составлялась на все вкусы, а рядом — и аллеи, и рестораны. Скоробогатов с монологом из «Скупого рыцаря», фокусник, Людмила Лядова с Ниной Пантелеевой (дуэт композитора и певицы)…

Там впервые увидел я молодого Райкина. Как сочетались в нем рыцарственный артистизм, советская самоуверенная элегантность, пронзительная библейская печаль и эта несомненная, рвущаяся сквозь тривиальность пустяковых реприз гениальность?

Разумеется, все, что мы видели тогда в театрах и кино, ничего общего с реальной жизнью не имело. Великих вопросов искусству ни вслух, ни про себя не задавали, традиционного для российской культуры диалога «читатель — писатель» или всякого рода аллюзий не было и быть не могло. Сценическая классика оставалась частью истории и с современностью соприкасалась не более, чем балет «Лебединое озеро». Потому, наверное, так привлекательны были два полюса искусства. С одной стороны, скажем, театр Образцова с его непривычной нарядной и грациозной условностью, с другой — первые неореалистические заграничные фильмы с их новым порогом невиданной откровенности.

Образцовский спектакль «Обыкновенный концерт» велено было со временем переименовать в «Необыкновенный». Так сказать, в нетипичный (к сожалению, об этом словно бы забыли, и даже теперь его показывают по телевидению под цензурованным названием). Вообще, для тех лет театр был смелый, там-то как раз (что с кукол спрашивать) подобия аллюзий мелькали. Даже в грациозном, словно и впрямь во времена Гоцци, но вместе очень современном, романтическом и невероятно смешном спектакле «Король-олень». И декорации в этом театре были подобны намекам — просто детали сказочной и великолепной жизни. Даже зал с розовыми, словно бы детскими, веселыми стульчиками, казалось, только прикидывается кукольным, чтобы скрыть свою взрослую и отважную серьезность.[15] А главное — там было много забавного и изящного.

И как это было эффектно, просто и достойно, когда после спектаклей из-за волшебных ширм выходили кукольники в синих комбинезонах (помню еще молодого — ему было около тридцати — Гердта, его герой — конферансье Аркадий Апломбов из «Обыкновенного концерта» прославился на весь мир), с усталыми улыбающимися лицами, и куклы в их руках кланялись и делали реверансы!

«К Образцову», на вечерние спектакли для взрослых, ходила очень славная, небогатая и интеллигентная публика.

Там видел я сцену, которую помню до сих пор, хотя и рассказывать вроде не о чем. Просто красивая молодая женщина, в темно-синем платье, с сумрачно мерцающим красноватым камнем-кулоном на груди, грациозно и чуть устало подходила к столику в буфете театра. И сопровождавший ее моряк, капитан-лейтенант, с лицом строгим, суховатым, уже немолодым, но светлым, с русыми усами, похожий на героя Станюковича, подал даме стул.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии, автобиографии, мемуары

Вчерашний мир. Воспоминания европейца
Вчерашний мир. Воспоминания европейца

«Вчерашний мир» – последняя книга Стефана Цвейга, исповедь-завещание знаменитого австрийского писателя, созданное в самый разгар Второй мировой войны в изгнании. Помимо широкой панорамы общественной и культурной жизни Европы первой половины ХХ века, читатель найдет в ней размышления автора о причинах и подоплеке грандиозной человеческой катастрофы, а также, несмотря ни на что, искреннюю надежду и веру в конечную победу разума, добра и гуманизма. «Вчерашнему миру», названному Томасом Манном великой книгой, потребовались многие годы, прежде чем она достигла немецких читателей. Путь этой книги к русскому читателю оказался гораздо сложнее и занял в общей сложности пять десятилетий. В настоящем издании впервые на русском языке публикуется автобиография переводчика Геннадия Ефимовича Кагана «Вчерашний мир сегодня», увлекательная повесть о жизни, странным образом перекликающаяся с книгой Стефана Цвейга, над переводом которой Геннадий Ефимович работал не один год и еще больше времени пытался его опубликовать на территории СССР.

Стефан Цвейг

Биографии и Мемуары / Документальное
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 3 (СИ)
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 3 (СИ)

Книга представляет собой уникальное собрание важнейших документов партии и правительства Советского Союза, дающих читателю возможность ознакомиться с выдающимися достижениями страны в экономике, науке, культуре.Изложение событий, фактов и документов тех лет помогут читателю лучше понять те условия, в которых довелось жить автору. Они станут как бы декорациями сцены, на которой происходила грандиозная постановка о жизни целой страны.Очень важную роль в жизни народа играли песни, которые пела страна, и на которых воспитывались многие поколения советских людей. Эти песни также представлены в книге в качестве приложений на компакт-дисках, с тем, чтобы передать морально-нравственную атмосферу, царившую в советском обществе, состояние души наших соотечественников, потому что «песня – душа народа».Книга состоит из трех томов: первый том - сталинский период, второй том – хрущевский период, третий том в двух частях – брежневский период. Материалы расположены в главах по годам соответствующего периода и снабжены большим количеством фотодокументов.Книга является одним из документальных свидетельств уникального опыта развития страны, создания в Советском Союзе общества, где духовность, мораль и нравственность были мерилом человеческой ценности.

Борис Владимирович Мирошин

Самиздат, сетевая литература
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 1 (СИ)
Мой адрес - Советский Союз. Том 2. Часть 1 (СИ)

Книга представляет собой уникальное собрание важнейших документов партии и правительства Советского Союза, дающих читателю возможность ознакомиться с выдающимися достижениями страны в экономике, науке, культуре.Изложение событий, фактов и документов тех лет помогут читателю лучше понять те условия, в которых довелось жить автору. Они станут как бы декорациями сцены, на которой происходила грандиозная постановка о жизни целой страны.Очень важную роль в жизни народа играли песни, которые пела страна, и на которых воспитывались многие поколения советских людей. Эти песни также представлены в книге в качестве приложений на компакт-дисках, с тем, чтобы передать морально-нравственную атмосферу, царившую в советском обществе, состояние души наших соотечественников, потому что «песня – душа народа».Книга состоит из трех томов: первый том - сталинский период, второй том – хрущевский период, третий том в двух частях – брежневский период. Материалы расположены в главах по годам соответствующего периода и снабжены большим количеством фотодокументов.Книга является одним из документальных свидетельств уникального опыта развития страны, создания в Советском Союзе общества, где духовность, мораль и нравственность были мерилом человеческой ценности.

Борис Владимирович Мирошин

Самиздат, сетевая литература
Жизнь Шарлотты Бронте
Жизнь Шарлотты Бронте

Эта книга посвящена одной из самых знаменитых английских писательниц XIX века, чей роман «Джейн Эйр» – история простой гувернантки, сумевшей обрести настоящее счастье, – пользуется успехом во всем мире. Однако немногим известно, насколько трагично сложилась судьба самой Шарлотты Бронте. Она мужественно и с достоинством переносила все невзгоды и испытания, выпадавшие на ее долю. Пережив родных сестер и брата, Шарлотта Бронте довольно поздно вышла замуж, но умерла меньше чем через год после свадьбы – ей было 38 лет. Об этом и о многом другом (о жизни семьи Бронте, творчестве сестер Эмили и Энн, литературном дебюте и славе, о встречах с писателями и т. д.) рассказала другая известная английская писательница – Элизабет Гаскелл. Ее знакомство с Шарлоттой Бронте состоялось в 1850 году, и в течение почти пяти лет их связывала личная и творческая дружба. Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» – ценнейший биографический источник, основанный на богатом документальном материале. Э. Гаскелл включила в текст сотни писем Ш. Бронте и ее корреспондентов (подруг, родных, литераторов, издателей). Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» впервые публикуется на русском языке.

Элизабет Гаскелл

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное