Воспоминания об Аверинцеве. Сборник.

“Трудно не вспомнить, — писал Аверинцев, — что среди изображений Мадонны, созданных итальянским Высоким Возрождением, одно получило в истории русской культуры ХIХ — ХХ вв. совсем особое значение. Речь идет о картине Рафаэля, изображающей Деву Марию на облаках со свв. Сикстом и Варварой, находящейся в Дрезденской галерее и известной под названием Сикстинской мадонны. Абсолютно невозможно вообразить русского интеллигента, который не знал бы ее по репродукции. История ее русского восприятия от Василия Жуковского, посвятившего ей прочувствованное мистическое истолкование, до Варлама Шаламова, после тяжелых лагерных переживаний с недоверием шедшего на свидание с временно выставленной в Москве картиной и затем ощутившего, что его недоверие полностью побеждено”.

Не случайно именно Сергей Сергеевич прекрасно перевел на русский язык гимн Ave, Maris stella (“О звезда над зыбью, Матерь Бога-Слова, Ты во веки Дева, дверь небес благая”) и антифон Salve, Regina, Mater misericordiae. Можно вспомнить и его перевод пасхальной секвенции Victimae paschali и многие другие тексты, в его русском варианте давно ставшие классическими.

В эти годы вместе с Михаилом Гаспаровым, покойной Лидией Анатольевной Фрейберг, часто бывавшей в те годы в Новой Деревне у о. Александра Меня, и другими коллегами по сектору античной литературы в ИМЛИ были созданы четыре тома “Памятников” византийской и средневековой латинской литератур. И сразу стали библиографической редкостью. Эти книги были тогда единственным источником, из которого можно было почерпнуть что-то разумное, грамотное и конкретное о патрологии, о византийской и латинской гимнографии, об Иоанне Златоусте, Августине, Иерониме, Ефреме Сирине или Романе Сладкопевце и т. д.

И все это на фоне яростного сопротивления начальства, которое, в общем, справедливо видело в этих книгах неприкрытую религиозную пропаганду. Блестящий знаток древнегреческого и латинского языков, прекрасный поэт-переводчик и тончайший исследователь античной и средневековой эстетической мысли, Аверинцев не только видел в древних писателях подлинных собеседников, которых он и знал прекрасно, и цитировал на память чуть ли не страницами, но и сам был прекрасным поэтом.

Я знал его с 1970 г., познакомившись с ним в единственном тогда в Москве книжном магазине, где продавались книги на иностранных языках (в том числе греческие и латинские), на Малой Никитской, а затем буквально через несколько дней встретившись вновь в церкви, когда мы вместе подходили к алтарю перед причастием. Потом были встречи на лекциях в университете, в Институте мировой литературы, в редакции журнала “Вестник древней истории”, в консерватории, дома у Алексея Федоровича Лосева и Азы Алибековны Тахо-Годи и так далее.

С тех пор прошло почти 35 лет. За эти годы Сергей Сергеевич не изменился. Конечно, он невероятно вырос профессионально, хотя и тогда был образован феноменально, он стал намного глубже и еще беспомощней (в этом смысле, в смысле беспомощности и беззащитности, его можно сравнить только с любимым им Осипом Мандельштамом), но в главном он остался тем же — пронзительно верующим и великим интеллектуалом. Наверное, самым большим интеллектуалом России.

Появились его статьи о Вячеславе Иванове, о Мандельштаме, о других поэтах нашего времени. Потом была блистательная защита докторской, оппонентами на которой выступили А.Ф.Лосев и Дмитрий Сергеевич Лихачев. Затем, уже почти что в теперешние времена, “Новый мир” опубликовал его стихи, в которых Аверинцев предстает как подлинный религиозный поэт, русский Клодель, если можно так выразиться. Или русский Франсис Жамм.

В Киеве совсем недавно, в 2003 г., издательство “Дух i лiтера” выпустило “Псалмы Давидовы” в его переводе. Переводить псалмы почти невозможно, слишком уж хорошо известны они читателю, кому по-славянски, кому в русском переводе, кому на иврите или по-латыни, а многим и в переложениях русских поэтов XVIII века. И тем не менее, Аверинцеву это удалось. Его тончайшее филологическое чутье помогло ему создать текст точнейший и поэтичнейший одновременно. И в то же время звучащий как настоящая молитва. Его псалмы можно использовать и для богослужения, и для молитвенного чтения дома… Это самое настоящее чудо.