Воспоминания петербургского старожила. Том 1

– Это все мне в пользу служит. Помяните мое слово, что эти писаря на дрожках у меня где-нибудь с ужасным форсом пронесутся.

Я уже сказал, что статья о «Вечерах на хуторе» была напечатана в «Литературных прибавлениях», со включением в нее всего письма Пушкина, текста которого было больше, чем, правда, хвалительной, но довольно холодно хвалительной рецензии за подписью: Л. Якубович[667].

Однако это письмо Пушкина имело сильный эффект на книгопродавцев, и книга Гоголя все больше и больше шла в гору, так что первое ее издание быстро разошлось, невзирая на то, что Полевой, вообразив, как уже читатель знает, что Рудый Панько – новый псевдоним Сомова, ругнул на чем свет стоит эту прелестную книгу, положившую основание славе Гоголя, которого мы вскоре видим приглашенным в числе литераторов на знаменитый смирдинский обед[668] по случаю столь же знаменитого смирдинского «Новоселья». В этом «Новоселье», громаднейшем альманахе, альманахе-монстре, напечатана была прекрасная статья Гоголя: «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»[669].

В 1836[670] году Воейков под псевдонимом Кораблинского напечатал в «Литературных прибавлениях» по случаю выхода в свет знаменитой в истории нашего театра комедии Гоголя «Ревизор» следующее:

В № 98 «Северной пчелы» почтеннейший Фаддей Венедиктович Булгарин поместил преблагонамеренныйи самый беспристрастный критический разбор комедии «Ревизор», сочиненной Н. Гоголем-Яновским. Этот разбор напоминает рецензии г. Булгарина на «Юрия Милославского», на последнюю главу «Онегина», на сочинения Шевырева. Надобно просить того, кто будет писать со временем биографию автора романов «Выжигина» и «Дмитрия Самозванца», чтоб он не позабыл упомянуть об этих рецензиях: они покажут настоящую точку зрения, с которой надобно смотреть на книжные оценки, делаемые г. Булгариным[671].

Со всем тем, не знаю почему, но после первого своего посещения Воейкова в пятницу вечером Гоголь никогда уже у Воейкова не бывал по пятницам, а, сколько известно мне, являлся большею частию утром по воскресеньям, и то очень, очень редко.

С тех пор как в 1835 году началось издание Энциклопедического лексикона Плюшара, за заглавную редакцию которого в первые времена Н. И. Греч получал десятитысячный (ассигнациями) гонорарий, в гостиной Воейкова начали беспрестанно сообщаться как добываемые им самим, так [и] его обычными нувеллистами вести о тех различных фазах, каким подвергалось это замечательное издание, к сожалению, недоконченное, благодаря вмешательству г. Сенковского, участием своим умевшего убить это дело в колыбели, до чего он достиг отменно успешно, разорив притом и самонадеянного француза Плюшара[672]. Впоследствии все неустойки Адольфа Плюшара принял на свою голову и ответственность необыкновенно смелый и страшно нерасчетливый наш русский Ладвока, как его тогда называли, книгопродавец Александр Филиппович Смирдин, не выдержавший, однако, гнета сокрушительных финансовых обстоятельств, донельзя запутанных, и погибший капитально и нравственно в этом банкротском водовороте, который, наконец, убил и самую жизнь этого честного, благонамеренного, но малорасчетливого русского деятеля.

В тридцатых годах все то, что происходило по изданию Энциклопедического лексикона, изумляло и интриговало всех: одних как участников редакции этого обширного предприятия; других как подписчиков, уплативших деньги вперед; третьих как русских людей, откровенно желавших блестящего успеха и полного процветания этому важному делу для развития отечественного просвещения. И все одинаково скорбели о том, что предприятие это село на мель и что когда не только на немецком, французском, английском, итальянском и шведском языках есть хорошие энциклопедические объяснительные словари, но даже их имеют такие второстепенные национальности, как испанцы, португальцы, венгры, поляки, чехи, богемцы, финляндцы и пр., Россия одна остается без полного такого словаря, почему впоследствии подобные издания, доведенные до конца гг. Старчевским и Толем[673], не могли не иметь хорошего успеха в книжной торговле.