Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Приказание было исполнено, и полк весь поход до границы делал с офицерами, ехавшими при своих частях без сабель. Великий князь в одном месте на походе, едучи в коляске, поравнялся с полком, который выстроился на дороге, и великий князь, делая вид, что недоволен офицерами, как бы будировал их и, здороваясь с полком, по обыкновению сказал: «Здорово, уланы», а когда весь полк прокричал сакраментальный ответ, то его высочество добавил: «Здоровался я с командиром полка и с нижними чинами, то есть со всеми, кто при оружии». Потом, заметив любимого своего вахмистра Васильева из эскадрона ротмистра Депрерадовича, молодца из молодцов, ездока удивительного, но до того растолстевшего, что редкая лошадь его выносила, великий князь сказал: «Васильев! Эко пузо! Ты все толстеешь!» – «Рад стараться, ваше императорское высочество», – гаркнул Васильев. Великий князь расхохотался и не мог уже больше выдерживать своего напускного гневного вида. Он опять обратился к Васильеву и сказал: «Ежели ты рад стараться, то постарайся объяснить мне, как это теперь вы поймете команду: „сабли вон“ или „сабли в ножны“, когда примера нет от господ офицеров? А?» – «Поймем-с по чувствию, ваше императорское высочество». – «По чувствию», – повторил смеясь великий князь и, обратясь к Лизогубу, продолжал: «А вот я хотел бы знать, по какому „чувствию“ полковник Лизогуб мог одновременно бить окна и посуду в трактире и швырять титулярных в окна и в то же самое время учить купчиху, как ей сделаться госпожою Лизогуб? А, полковник Лизогуб, вас я спрашиваю: по какому-с „чувствию“?» – «Купеческую вдовушку, – отвечал Лизогуб, подавшись на коне немного вперед, – учил я, ваше высочество, по „чувствию“ уланской шутливости, а в суматохе трактира участие принимал по „чувствию“ уланской чести». Великий князь махнул рукой, засмеявшись, однако и сказал: «А все-таки с чувствием уланской чести вы, господа, до границы прогуляетесь без сабель, благо, по мнению Васильева, уланы понимают команду без жеста, „по чувствию“». И крикнул кучеру: «Пошел!»

Рассказывали мне еще, что после этого случая великий князь очень расположился к уланам и особенно жаловал Лизогуба, который постоянно бывал у него во дворце и принимал участие в его самом интимном обществе. Однажды, в Стрельне или в Петергофе, не знаю наверное, узнаёт Лизогуб, что один из гвардейских уланских офицеров, кажется, по фамилии Строев, влюблен в одну девушку, дочь какого-то из придворных чинов стреленских или петергофских, которую родители не хотят ему выдать только потому, что весь доход от своего состояния он употребляет на то, чтоб иметь возможность служить в лейб-уланах, исполняя чрез то завещание отца, служившего в этом полку с рядового до полковника и умершего через неделю по выходе из полка.

Лизогуб получает все эти сведения за веселым завтраком и тут же дает Строеву и всем товарищам слово уладить это дело, причем приказывает кучеру закладывать коляску четверкою рядом и, будучи, как говаривалось в старину, в гостях у Бахуса, несется в Петербург, где шарах прямо во дворец и к его высочеству. Принятый в кабинете великого князя, Лизогуб самым жалобным и плаксивым голосом, свидетельствовавшим о том, что пары уланского завтрака еще не прошли, умоляет его высочество войти в положение несчастного в сватовстве, отличного в полку офицера и быть его сватом, причем беспрестанно повторяет: «Я ведь знаю, вы, ваше высочество, такие добрые и мягкосердечные, не откажетесь быть его сватом. Вам посчастливится лучше, чем ему, бедному». Великий князь видит, что ничем отделаться нельзя, говорит наконец: «Даю тебе мое слово устроить его счастье, с чем поручаю тебе сейчас же его поздравить там, где ты с ним расстался». Заручась словом великого князя, Лизогуб скачет сломя голову в Стрельну или в Петергоф и поздравляет Строева с улаженной женитьбою, которая и действительно вскоре, при содействии великого князя, состоялась к общей радости, тем большей, что его высочество из своих карманных денег определил молодым тысячу рублей в год, чрез что они могли жить семейно, не оставляя службы в лейб-гвардии Уланском полку.

Все эти заметки записаны были мною по городским рассказам в 1835 году.

Комментарии

Мой литературный формуляр и нечто вроде acquit de conscience: кто такой в литературной петербургской братии Владимир Петрович Бурнашев

Печатается по: ИРЛИ. Ф. 412. № 3. Текст был написан В. П. Бурнашевым в 1884 г. и опубликован Н. С. Лесковым с небольшими изменениями и сокращениями, в основном цензурного характера, в составе своего очерка «Первенец богемы в России» (Исторический вестник. 1888. № 5. С. 534–564).

Вместо предисловия: объяснения к истории «Воспоминаний петербургского старожила (В. П. Б.)»

Печатается по: РНБ. Ф. 114. № 7. Л. 3–6, 21. Бурнашев писал это предисловие для готовившегося в 1873 г. в издательстве М. О. Вольфа издания его воспоминаний. Опущена основная часть текста, содержащая грубую и бездоказательную полемику с критиками мемуарных очерков Бурнашева.

Четверги у Н. И. Греча