Воспоминания петербургского старожила. Том 1

– Из разговоров твоих, Гирей, заметно, что ты таки порядочно знаком с историей горских кавказских племен. Государю императору угодно ехать на Кавказ будущим летом. Может быть, он возьмет тебя в свите своей; но это еще не верно, а верно то, что государю угодно, чтобы ты написал собственно для него записку о горских племенах, о которых, как слышно, ты кое-что уже имеешь у себя написанное. Надо, чтоб такая записка была у государя не позже, как через два месяца или даже через шесть недель.

Хан-Гирей покраснел, как маков цвет, и отзывался тем, что плохо пишет, ибо еще не умеет думать по-русски.

– Не беспокойся об этом, Гирей, – ответил граф Бенкендорф, – я познакомлю тебя с человеком, который считается генерал-полицеймейстером русской грамматики и русского словосочинения: он тебе во всем поможет, и ты, благодаря ему и себе, изготовишь то, что тебе заказано.

Граф познакомил Гирея с Гречем, дав первому к нему записочку, написанную карандашом на своей визитной карточке. Записочка эта состояла в следующем: «Не в службу, а в дружбу, Николай Иванович, исполни все то, что от моего имени передаст тебе с этою моею карточкою флигель-адъютант государя императора Хан-Гирей». Само собою разумеется, Греч принял Хан-Гирея с восхищением и тотчас же пригласил его на первый четверг, на который черкес и не преминул явиться. В доме Греча Гирей произвел на всех самое выгодное впечатление, почему легко сделался царем вечера, вовсе того не замечая. Вслед за тем Николай Иванович, разумеется, был у графа Бенкендорфа и доложил его сиятельству, что записка о горских племенах через шесть недель будет готова; но в первый же раз, как он навестил Гирея и стал читать его черновые записки об адыгах, т. е. о черкесах, то убедился, что не с его нетерпеливым и быстро переносящимся с предмета на предмет характером можно заниматься разработкою записок черкеса, написанных, кажется, и русскими буквами, но решительно по-татарски, по-кумыкски, по-аварски, по-турецки, как угодно, только не по-русски. И действительно, странное дело: Гирей говорил по-русски очень ясно и удовлетворительно, а чуть коснется писания, непременно выходила у него чепуха.

– Видите ли, хан, – говорил Греч Гирею, – я не могу, будучи беден досугом, заниматься с вами составлением вашей записки; а дам вам молодого человека, очень усердного, который будет с вами этим делом заниматься, и я уверен, все пойдет превосходно. Все, что у вас будет написано, этот юноша будет доставлять мне, и я буду чистить и обрабатывать, чтоб записка была такова, что изложение ее будет соответствовать внутреннему ее достоинству, которое, я уверен, будет весьма немаловажно. Я вас сейчас познакомлю.

Юноша, избранный Гречем, был именно – я. Отведя меня в сторону, он рассказал мне суть дела; она состояла в том, что я мог, получая от него мои сто рублей ассигнациями в месяц (громадная в те времена сумма денег), в течение месяца ничего для его «Северной пчелы» не делать, а только через вечер ездить в присылаемых за мною Хан-Гиреем санях к нему в Малую Коломну, в окрестности его казарм, находившихся за Большим театром в доме Глинки. Вместе с этим объяснены были мне и мои новые занятия, состоявшие в том, что я должен был выслушивать рассказы Хан-Гирея и затем каждый рассказ записывать, стараясь сохранить все подробности, потом исправлять слог, и когда все будет повыглажено и перебелено, приносить к нему, Гречу, для некоторых исправлений и пр. Согласия моего на все это Греч, конечно, и не думал спрашивать.

Когда Греч стал знакомить меня с Хан-Гиреем, то последний тотчас, пожимая мне руку, приветливо улыбаясь, сказал Гречу:

– Мы по дому генеральши Крыжановской знакомы с господином Вальсвитом, и еще на днях он был моим визави в кадрили. Но я думал, что В[ладимир] П[етрович] (он назвал меня настоящим моим именем) – великий мастер лишь на паркете; а теперь мне приятно узнать, что он и на бумаге мастер.

– Такой же, – вскрикнул Греч, – мастер писать, как и танцовать: ежели за вальсированье без такта его прозвали Вальсвитом, то я, как редактор, могу сказать, что усердия в юноше этом бездна; но беда только, что он так же быстро пишет руками по бумаге, как летает ногами по паркету, почему известный вашему сиятельству (Хан-Гирея все величали сиятельством даже в официальной переписке) Вальсвит в нашей редакции может носить название Быстропишева[352]! Ха! ха! ха! Быстропишев! А, господа, Быстропишев, ха! ха! ха!