Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Расскажу, как и при каких обстоятельствах я познакомился с Воейковым. В эту пору, – когда я уже работал для «Северной пчелы»[373], – в Петербурге выходило несколько маленьких еженедельных, или дважды в неделю, или даже и через день являвшихся листков исключительно литературного характера[374]. Один из этих листков, издававшийся под названием «Северного Меркурия»[375], отличался чрезмерною резкостью мнений, неправильным выходом своих нумеров и часто пребойкими, злыми и остроумными статейками в стихах и прозе, где преимущественно доставалось Гречу, Булгарину, Полевому и Воейкову. Все эти господа журналисты вслух и открыто отзывались об этом листке с презрением, уподобляя его моське Крылова; но со всем тем едкие эпиграммы этого листка частенько очень сердили аристократов нашей журналистики, и они охотно изыскали бы верное средство выбить перо из руки издателя-редактора, отставного армейского поручика Михаила Алексеевича Бестужева-Рюмина, который почти постоянно был пьян[376], почему за мало-мальски исправным выходом этого остроумного листка наблюдали другие лица, преимущественно добрейший и честнейший, но презабавный тогдашний аматер-литератор Александр Николаевич Глебов, и еще весьма состоятельный, даже богатый, некто Николай Александрович Татищев, косноязычный, изнеможенный, сильно гнусивший, но страстно любивший журналистику, находивший (о вкусах и цветах не спорят), что лучше и остроумнее «Северного Меркурия» ничего найти нельзя. Публика, видимо, отчасти разделяла это мнение г. Татищева, потому что таки довольно охотно подписывалась на этот листок, в каждом нумере которого так или иначе являлись в злой карикатуре корифеи тогдашней нашей журналистики. Это, по-видимому, нравилось петербургской публике, незнакомой еще тогда с Брамбеусом и не имевшей понятия о сатирических журналах вроде «Весельчака» и «Искры», явившихся лет 25 спустя. Воейков в своих «Литературных прибавлениях»[377] сильно ратовал против Бестужева-Рюмина[378], упрекая его в пьянстве. В ответ на это следовали колкие, но циничные ответы в «Северном Меркурии». Греч не брал в свою «Северную пчелу» статеек с юмористическим характером на литературных и нелитературных двигателей того времени и вообще на известные в городе личности, отличавшиеся какими-нибудь эксцентричностями. Не брал же он этих статей потому, что товарищ его, знаменитый Фаддей Булгарин, считался великим мастером писать юмористические статьи, какими наводнял «Пчелу» преисправно, взимая за них довольно крупный гонорарий. Как бы то ни было, но между соиздателями было тайное условие – отстранять от «Пчелы» все юмористические статьи и даже по возможности стараться уничтожать их[379]. Узнав об этом на опыте, по уничтожении в камине Греча некоторых моих статеек, я отправился к Бестужеву-Рюмину со свертком новых статеек, осмеивавших в самом карикатурном виде между прочим знаменитую тогда в Петербурге личность некоего Элькана, всюдусущего и всем надоевшего[380], а также и несколько других рельефных личностей, игравших в то время разные роли в столице[381]. В те патриархальные времена редакции не имели ничего общего с нынешними, и дело велось совершенно иначе, большею частью одним лицом, без штата субредакторов, секретарей и постоянных сотрудников. Было много охотников печатать свои статейки большею частию даром, считая еще великою честью, что статейка удостоилась печати. Конечно, не все такие статьи и статейки непременно печатались: многие возвращались авторам, многие пропадали у редакторов. Однако сколько-нибудь сносные статьи принимались с любезностью, выражавшеюся посылкой к автору двух-трех, иногда десяти билетов на журнал или газету. Это было для молодых писак, к числу каких и я принадлежал, верхом благополучия, давая им возможность распространять листок или жиденькую книжечку, печатавшие их статьи, в кругу своих знакомых; а эти знакомые, в свою очередь, были довольны, что знаются с юным писателем, доставляющим им экземпляр периодического издания, печатающего его прозу или стишки. Греч в числе сотрудников имел двух-трех постоянных и в том числе и меня, как я уже о том упоминал в моей статье: «Четверги у Н. И. Греча» (№ 4 журнала «Заря» 1871). С постоянными, так сказать, крепостными своими сотрудниками Греч был крайне нецеремонен и трактовал их очень легко; к сотрудникам же дилетантам, как он их называл, Николай Иванович относился особенно любезно, ежели замечал в них хоть малейший талант, и обыкновенно, принимая от них даровую статью, восклицал: «А нам статеечку, дай Бог здоровья вам!», повторяя часть куплета из славившегося когда-то водевиля «Феникс, или Утро журналиста»[382], где талантливый тогдашний актер Рамазанов вывел на сцену самого Греча, усвоив себе весьма ловко всю его внешность, манеры и привычки.