Воспоминания петербургского старожила. Том 2

– Мне надо удостовериться в достаточной длине этой ризы, – заметил аккуратный Петр Андреевич. – Ты, Кривопишин, одного роста и одной корпуленции с протоиереем, так, знаешь, примерь-ка ее на себе, а я посмотрю.

Пять минут спустя полковник наружно преобразился в православного священнослужителя в полном облачении. Клейнмихель осмотрел его сверху донизу, заставил тихо раза два пройтись и заметил, что сзади пятки видны немного, что несогласно с высочайшею волею.

– Это по причине шпор, ваше превосходительство, – силился доказывать Кривопишин, – священники шпор не носят, так и пяток у них не будет видно.

– Вздор, вздор! – воскликнул генерал.

– Ваше превосходительство, – вопил почти сквозь слезы полковник, – извольте показать кому хотите, и все скажут, что это только от шпор происходит.

Они с Кривопишиным разговор этот имели подле двери в приемный зал, и Клейнмихель, не терпевший, как все деспоты-самодуры, возражений, разгневался на своего фаворита и, быстро отворив дверь, толкнул Кривопишина в залу, полную публики, и крикнул:

– Ну, пусть все видят твои пятки!

Лица, бывшие в числе просителей в это время в зале, говорили мне, что они усмотрели не только пятки, но и икры бедного полковника в ризе, исправлявшего должность подвижного костюмерного манекена и убежавшего во всю прыть.

[Записка для Н. С. Лескова о Е. Ф. Канкрине]

1. Мой отец, прослуживший почти 40 лет председателем казенных палат (с [18]26 г. по [18]41 Орловской и с [18]41 по смерть в 1861 г. Тамбовской), закадычный приятель покойного А. М. Княжевича, в 1851 г., когда я редактировал и издавал на коммерческом праве журнал и газету Вольного экономического общества[715] (при мне с 1850 г. имевших до 7 тысяч подписчиков, а до меня всего 250, каких я принял; мне давали всего 3 тысячи рублей субсидии, а до меня общество издерживало на свои 6 книжек журнала 8 тысяч рублей при готовой квартире редактору, переводящему ныне во французские стихи «Онегина» в Париже, куда экспатриировался В. М. Михайлов[716]), приезжал в С.-Петербург и, находясь в разъезде с моею матерью, поистине эксцентричною дамою, он жил в столице в квартире своего племянника А. Н. Бурнашева, тогда юного товарища прокурора, а ныне председателя Харьковского окружного суда, получающего более 10 тысяч рублей от своих болховских и других имений и 12 тысяч казенного содержания, из каких 22 тысяч в год, будучи холост и одинок, производит мне 35 рублей ежемесячной пенсии. Тогда, в 1851 г., за 35 лет перед сим, я ежедневно посещал моего отца, довольно опасно тогда заболевшего и проболевшего недели две. В течение этого времени многие посещали отца и, между прочим, директор Департамента Государственного казначейства (это было при Броке или при Вронченко, не упомню[717]) Александр Максимович Княжевич (тайный советник), которого я у больного моего отца встречал ежедневно, большею частью по вечерам за чаем.