В 1860 году он был «ваше превосходительство», и тогда я получил от моего покойного отца (за год до его смерти) письмо, в котором он, между прочим, писал: «Figurez-vous, mon cher Voldemar[728]
, что тот самый Харитонов, о котором в [18]51 г. [Княжевич] рассказывал мне при тебе начало его скабрезной карьеры, теперь сидит в Тамбове и ревизует твоего отца». Не знаю, где теперь этот гусь. Очень возможно, что ежели не умер, то членствует в Правительствующем сенате. Что мудреного, когда такая ничтожная вошь, как бывший мой по службе у Бибикова товарищ Григорий Павлович Небольсин, – статс-секретарь, действительный тайный советник, член Государственного совета по Департаменту экономии и александровский кавалер. Не выйди и я в отставку в 1849 году, давным-давно я был бы тайным советником с пенсиею, освобождающею от всякого труда. Но правду сказали французы в своей пословице: S’il n’y avait pas de si et de2. Приводя французскую фразу, не могу не вспомнить о том, что «Новь» имеет неважного корректора, особенно для французских слов, что заметно и в Вашей статье, где благодаря корректору Вы являетесь не знающим французской орфографии, потому что у Вас в трех местах вместо à bras ouvert
3. При Николае Павловиче, т. е. до 1855 года, не было ни одного, ни штатного, ни сверхштатного чиновника в партикулярном сюртуке, все носили форменные фраки или вицмундиры. Канкрин мог быть мало внимателен к форме, но все-таки и его канцелярия вольностей ношения партикулярного платья себе не дозволяла. Знаете ли, что после второй революции в Париже в 1848 году, в феврале, у нас завелись строгости, доходившие до смешного и всего более способные возбудить общее неудовольствие, а ведь за неудовольствием один шаг к восстанию. Между прочим, портным предложена была подписка не шить партикулярного платья всему чиновничьему люду, обязанному носить высочайше утвержденную форму. Это у Вас анахронизм.
4. У Вас Канкрин рысит как берейтор, а он для здоровья ездил на придворной четвероногой развалине самою умеренною рысью и очень боязливо, а то все шагом.
5. Канкрин неглижировал многими светскими условиями; но настолько он их понимал, что ни по-русски, ни по-французски (он говорил правильно, но страшно уродливо и не выходил из границ вокабульной диалектики) он в разговоре с Вашим знатным знакомым, лейб-гвардейским офицером, которого он искал знакомства, не позволил бы себе, при всем своем генерал-аншефстве, в частном разговоре называть его
[План очерка «Четверги у Н. И. Греча» и фрагмент, опущенный при публикации статьи]