Воспоминания петербургского старожила. Том 2

С Михаилом Алексеевичем Бестужевым-Рюминым, издававшим легкий листок, выходивший неправильно, в те только дни, когда издатель не лежал в бесчувствии, как это ему случалось нередко, я познакомился так, как это описано в статье моей 1871 г. «Пятницы Воейкова» («Русский вестник»), т. е. потому, что Греч, по настояниям Булгарина, не допускал у себя ничьих юмористических статей, кроме своего журнального близнеца, хотя, впрочем, впоследствии стал давать место статьям Строева и даже статьям, очень плохим, своего сына Алексея. – В первый свой приход к Бестужеву я застал его в положении некрасивом: его отливали водою после перепоя. – Бестужев, отставной офицер, не отличался ни образованностью, ни приличностью, но был зло остер и пописывал довольно едкие эпиграммки. – У него, когда он был на ногах, бывали вечерние литературные сходки, кончавшиеся ужином, после которого хозяин был без ног. – Это не мешало сходкам его быть довольно оживленными, тем более что на этих сходках читалось много стихов, пользовавшихся тогда бесцензурною славою и рубивших сплеча всех и вся. Раз на таком вечерке, где гремели очень бойкие, крайне неправославные и еще менее верноподданнические стихи, явился вдруг офицер в голубом мундире. И теперь помню, как я и двое-трое таких же, как я, новичков в этом обществе испугались появления жандарма, но оказалось, что жандарм этот был капитан Сиянов[778], сам писавший весьма нецензурные стишки и сам же их тут читавший всласть. – На бестужевских сходках бывали: Карлгоф, бар. Розен, Глебов и некоторые другие из общества Воейкова и Греча. Я тут познакомился с одним молодым русским сеньором, больным и как бы умирающим, Николаем Александровичем Татищевым, который много помогал материально Бестужеву и из бывавших у него гостей некоторых переманивал в свой салон, где было в тысячу раз приличнее и в тысячу же раз скучнее и вялее. Этот Татищев, служа у Лонгинова[779], не смел ничего издавать сам, но издавал, однако, модный журналец «Гирлянду», который выходил от имени Бестужева, что было дамскому журналу вовсе не к лицу, а с тем вместе порождало презабавные недоразумения между издателем de facto и издателем de jure. В сношениях моих с Бестужевым проявилось даже в печати в его «Северном Меркурии» несколько смешных пререканий, преимущественно из-за того, что он спьяна позволял себе снимать маску с моих разнообразных псевдонимов[780]. – Война Бестужева с Воейковым была очень курьезна, и один из ее эпизодов состоял в том, что один из приятелей Бестужева, жандарм Сиянов, тиснул у Воейкова какую-то басню, в которой был стишок: «Бес ту же водку пьет»[781], что произносилось при чтении: «Бестужев водку пьет». – Думали этим огорошить Бестужева, но он перепечатал басню у себя, раскритиковав конструкцию стихов и объявляя, что «ежели Бестужев водку пьет (в чем нет греха), то пишет стихи, а не вирши» и пр. и пр.[782] – Так постоянно он во всем отделывался и вообще был довольно остер, особенно когда выпускал на свои столбцы некую Марфу Власьевну, болтавшую стихами пребойкие вещи[783]; но их марали цензора, которых упрашивали Воейков и Греч. – У меня сохранились многие эпиграммы и многие отпоры Бестужева не в том виде, в каком проявлялись в печати. – Так, между прочим, однажды Бестужев пустил было в прозе сказку из жизни кошек, и цензор всю сказку вымарал. Бестужев жаловался в цензурный комитет, и председатель (Бороздин), призвав его к себе в кабинет, спросил: «На кого вы метите этою сказкою?». – «Ни на кого». – «Нет, вы имели в виду семейные отношения Воейкова к В. А. Жуковскому». – «Я никогда не слыхал об этих отношениях». – И глава цензуры рассказал Бестужеву суть городской молвы. – Бестужев не унялся и подал жалобу министру, объяснив все, что слышал от председателя комитета, и тогда эта сказка о кошачьем семействе из канцелярии облетела весь город. – Журнальная деятельность Бестужева состояла из ряда этого рода происшествий.

V Журналисты – сиамские близнецы