Воспоминания. Письма

Вчера у меня был счастливый день. Утром я стрелял лучше всех в роте (все заряды в цель) и получил отлично. Я подумал, вот бы мне такую же легкость с Чагиным и Храпченкой[262], мне предстояли в тот же день дела с ними. И вот, мои попаданья у них превзошли мои ожиданья! Наши дела с тобой опять проясняются, дуся моя. У Чагина я подпишу договор на перевод Словацкого[263]. Чтобы получить сразу на руки 800 р., надо теперь брать работу на миллион, не меньше. Ставки опять снижены до четырех рублей, хотя мне дадут по пять. Но еще замечательнее было у Храпченки. О пьесе он не может говорить, пока я не напишу ему краткого содержанья; но где мне его написать, когда те полтора-два часа, что у меня остаются свободными от военного обученья, городских дел и хозяйственных забот, я вынужден сейчас тратить на грошовые переводы, приносящие руб<лей> по сто, по полтораста? Тут я его спросил о Гамлете и не поверил и не верю его ответу. По его словам, его будут продолжать играть в Кузнецке, куда переехал Новосибирский театр, и он не видит ничего такого, что мешало бы художественникам готовить его. Но тогда, Киса, ведь мы с тобой на верху блаженства, нам больше ничего не надо! Кроме того, он удивлялся, почему я бросил переводить «Ромео». Это другая радость, потому что ничего я бы так не хотел, как закончить перевод. Итак, главное. По-видимому, у меня будет возможность прислать тебе с Треневым от тысячи до двух, т. е. те деньги, которые я мечтал привезти тебе сам. Я не хочу подвергать деньги той неизвестности, в которой еще некоторое время будет находиться вопрос о нашей поездке. Как бы то ни было, даже когда я проникаюсь сильнейшей верой в мое скорое свиданье с тобой и детьми, я представляю себе, что ни квартир, ни дачи, ни тем более огородного урожая я на произвол не брошу. По счастью есть на кого эти труды по сбору овощей, храненью и пр. оставить на те 2–3 горячие недели, что я именно уеду, если мне вообще это удастся. Елена Петровна очень мне во всем помогает: это она достала ботинки Стасику, она же по моим порученьям делает все, что мне надо, и удивительно честный, добросовестный, знающий и умный человек, хотя и неграмотная. Я ее сведу с Ил. Андр. в городе и с Геннад. Андр. на даче и все на нее оставлю в случае отъезда. Вчера, когда я вернулся ночью из города, я застал у нас Тусю с Оленькой. Они тут уже два дня и тебе кланяются. Гаррика приглашают со всей семьей в Свердловск, и теперь, когда Адик будет тоже где-то невдалеке, на Урале, Гаррик, наверное, поедет. Давай расцелуемся и простимся до следующего письма, а то этим страницам конца не будет. Крепко обнимаю тебя и детей.

Твой Боря

Маруся все еще у меня. Я не плачу ей жалованья, но кормлю и обращаюсь с ней ласково. Она обходила всю Москву в поисках цельного вязаного костюма для Ленюси, но нашла только рейтузы и рукавички. Калоши для валенок, но, по-моему, и в этом назначеньи слишком велики.

Это письмо отправляю не по почте. Оттого такой конверт.

8. IX.41

Дорогой мой, чудный мой друг Зинуша! В посылке ты найдешь мое письмо, написанное на прошлой неделе. В большей своей части оно было написано до полученья твоего письма, посланного с Литфондовскою почтой. Но когда я его дописал и запечатал, пришло другое твое, ангел мой, такое задушевное и сердечное, что нет на свете выражений, чтобы вознаградить тебя равною радостью. Я целовал его, точно это были твои руки.