За жидким пивом Гинденбург заметил, что я должен быть начеку, ведь оно может легко ударить в голову. Затем мы поговорили о баварском пиве, потом опять об Австрии. Гинденбург рассказал о кампании 1866 г., когда он, будучи гвардейским лейтенантом, участвовал в преследовании под Зоором и вынужден был хоронить австрийского фельдъегеря Михальски. Этот Михальски будто бы лежит на одном из пригорков, в своего рода озерце. Позднее Гинденбург в ходе своих штудий выяснил, что там же во время 2-й Силезской войны в ходе сражения под Соором[280]
как раз стояло правое крыло армии Фридриха Великого. Мерц заговорил о схожей с нашей обстановке во время Семилетней войны и полагал, что еще придется написать как об истории войн Фридриха Великого: «Все выглядело так, будто Пруссии придется погибнуть, однако Провидению было угодно иначе». Я же вспомнил о вышедшем уже после начала войны произведении Томаса Манна «Фридрих и Великая коалиция»[281], однако никто с ним знаком не был.Господа еще рассказали кое-что об одном пивном вечере в Вене, где Чернин с большим апломбом назвал депутата от немецких радикалов «тевтоном». Гиндебург заметил: «Ну что ж, он и действительно выглядел, как „отец гимнастики“. Но ведь был и еще один, венгр с длинной бородой». – «А, это был Баттьяни», – подсказал Ветцель[282]
.Вечер закончился слишком уж быстро. Офицеры отправились по рабочим делам. Гинденбург и Людендорф пожали мне руки, твердо посмотрели мне в глаза и сказали: «До свидания!» Однако это осталось лишь пожеланием.
Остаток вечера я провел на концерте в «Келленхоф» с Паппусом, турком Зеки-пашой[283]
и адъютантами саксонского и вюртембергского военных уполномоченных. Напротив сидел болгарский полковник Ганчев[284], словно петух в цветнике с пятью дамами. Ведь Кройцнах в основном женский курорт. Зеки-паша же – веселый до зубоскальства и типичный восточный человек.Утром 7 июля я уехал из Кройцнаха. Вечером я уже опять был в Норруа-ле-Сек.
2 августа 1917 г. телеграмма благоволившего ко мне моего бывшего начальника полковника Доммеса вновь вырвала меня из бездействия на спокойном участке фронта. Доммес отправился начальником штаба генерала Фалькенгайна в Турцию. И теперь он мне сообщал: «Вы затребованы к нам в штаб для особых поручений». 18 августа я сел в Берлине на восточный экспресс, который доставил меня через Вену – Белград – Софию в Константинополь. Там 20-го я расположился в отеле «Пера Палас».
Мое нахождение на турецкой службе как начальника штаба 6-й османской армии в Месопотамии, а затем османской группы армий «Восток» на Кавказе дало мне возможность непосредственного контакта с генералами фон Фалькенгайном и фон Сектом, Энвером-пашой, его дядей Халилом-пашой, победителем при Кут-эль-Амара, и другими военными и дипломатическими деятелями, например с послом графом Бернсторфом и будущим рейхсканцлером фон Папеном, который был тогда офицером Генштаба и сотрудником Фалькенгайна. Свои воспоминания я подробно и с разных точек зрения изложил в двенадцати статьях «Зарисовки с Востока» в сборнике мюнхенско-аугсбургской «Абендцайтунг», в статьях в «Натур унд Культур», «Берлинер Тагеблатт», мюнхенских «Нойестен Нахрихтен», рукописи «На обреченном посту» и напечатанной книге «Из пестрой книги моей жизни»[285]
. Здесь я свел их воедино в общем обзоре тех лет.21 августа 1917 г. Фалькенгайн принял меня в Константинополе (в Пера). Он вспомнил о нашей встрече в Пекине в штабе Вальдерзее[286]
, а затем о том, как мы были на дивизионных учениях в Ютербоге. С подкупающей любезностью он изложил мне общую картину обстановки на Ближнем Востоке и обрисовал поле моей деятельности как начальника штаба 6-й армии Халила-паши в Мосуле с учетом планируемого наступления на Багдад. Самое сложное заключалось в положении с довольствием армии и невозможности должным образом его поддерживать с учетом совершенно недостаточных тыловых коммуникаций и в целом тяжелой обстановки с этим в Турции.