Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов

27 ноября – 12 декабря Халил вместе со мной объезжал фронт армии. На большом келлеке (то есть плоту на надутых бараньих бурдюках), местном способе передвижения издревле, мы за 36 часов спустились по Тигру до перевала Эль-Фата, где река через узкий карьер выходит в открытую пустыню. В ходе конной прогулки на Джебель-Хамрин вдоль новых горных позиций 18-го корпуса мы смогли получить впечатление от великолепного дальнего обзора бесконечной пустыни, лежавшей далеко внизу у наших ног. Я использовал эту возможность для второго визита в Ашшур, на этот раз под компетентным руководством моего друга, за более чем четырнадцать лет сроднившегося с этой страной археолога доктора Юлиуса Йордана, который находился в моем распоряжении как переводчик с арабского. На машинах мы поехали назад через Мосул и сразу же дальше в Тус-Хурматли (Соленые финики), куда прибыли через Алтын-Кёпрю – Киркук. В этом великолепном пальмовом оазисе, где особенно хорошо растут финики из-за соленой воды, новый командующий 13-м корпусом симпатичный и утонченный Селахэддин-бей разместил свою штаб-квартиру с тех пор, как англичане вытеснили его со склонов Джебель-Хамрин в Кара-тепе. И только мы туда прибыли, как они попытались выбить и из Кара-тепе. Однако предложенная мною атака с двойным охватом заставила противника добровольно оставить Кара-тепе. В Тус-Хурматли мы получили радостное известие о предложении перемирия со стороны России[293].

21 декабря 1917 г. я с моим обер-квартирмейстером Бассри-беем выехал в Эрбиль, чтобы там принять русскую делегацию для переговоров о перемирии и сопроводить ее в Мосул. Мы безрезультатно вели с ними беседы до 31 декабря. Они не желали дать гарантии, что не позволят англичанам занять оставленные ими позиции. А без таких заверений и для нас отвод турецких войск с курдско-персидской[294] границы был невозможен. Так что 31 декабря 1917 г. они вернулись назад в Ревандуз. Между тем большевистская революция продолжалась.

Начался решающий 1918 год. 27 января мы торжественно, парадом и совместной трапезой, в которых приняли участие представители всех военных и штатских инстанций, отметили день рождения Вильгельма II. Никто из нас не подозревал, что это будет последнее официальное торжество по этому поводу[295]. Годом позже кайзер беженцем уже сидел в Голландии.

17 февраля во время полевого богослужения в халдейской церкви[296] я произнес проповедь по случаю заключения мира с Украиной и приостановки военных действий Великороссией[297]. Через два дня я дал официальный ужин в честь Халила-паши в моем милом доме, расположенном совсем рядом с Тигром.

2 марта в мой 42-й день рождения я получил из Назарета от полковника Доммеса телеграмму: «Прощальный привет от верного друга. Подробности письмом». Оборона Палестины рухнула. Фалькенгайн, как разбитый полководец, уезжал обратно в Европу[298]. Мы же оставались на своем обреченном посту в пустыне.

13–16 марта между мной и отправленным недавно в Константинополь на пост начальника штаба при Энвере генералом фон Сектом[299] состоялся обмен телеграммами, где я энергично возражал против упреков в том, что недавний разгром отдельно стоявшей на Евфрате дивизии при соотношении сил двух сторон попросту непостижим. Я усомнился, читались ли вообще в Ставке все мои прежние донесения, в которых постоянно указывалось, что истинные размеры турецких дивизий в связи с убылью из-за голода и дезертирства далеко не достигают положенного состава. Запросил и моей отставки. Сект в ответ заверил меня, что он при отправке телеграммы не знал действительной обстановки, а также выразил мне безусловное доверие. Сколь чудовищным был голод у нас, видно хотя бы из того факта, что с сентября 1917 г. до марта 1918 г. из нашей армии умерло от недоедания 14 тысяч турецких солдат.

Между тем ревность со стороны турок привела к тому, что наша служебная переписка с арабскими бедуинскими племенами, прежде всего с Шаммаршейхом Хумеди[300], была запрещена Энвером-пашой. До сих пор мы самостоятельно поддерживали связь с этими племенами и, выплачивая ежемесячно тысячу марок в золотой монете, препятствовали тому, чтобы они вредили нашим очень уязвимым тыловым коммуникациям. А то, как это возможно, показало нам в том числе нападение курдов 15 мая на отряд фон Друффеля, в ходе которого было убито шесть человек, в том числе три немца.

29 апреля англичане вновь атаковали 13-й корпус под Тус-Хурматли и окончательно овладели высотами под Кара-тепе, которые мы смогли отбить у них в ноябре. 1 мая наступившая сильная летняя жара временно положила конец всем операциям.