Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов

7–9 июня 1918 г. я осуществил давно уже планируемое мною посещение на просторах пустыни вполне дружелюбно меня принявшего Шаммаршейха Хумеди. Он ежегодно разбивал свои шатры в это время у великолепных и грандиозных руин Хатры[301], которые я как раз тогда и осмотрел. В качестве подарка от гостя я привез Хумеди наш последний взнос – мешочек с пятьюдесятью германскими монетами по двадцать марок, которые в Константинополе были перечеканены в турецкие фунты, а также золотой портсигар с гравировкой фамилии Фалькенгайна. Он же подарил мне свою любимую арабскую кобылу, которую я, конечно, взять с собой не мог.

Из-за начавшейся жары я попросил отпуск и поехал с Иорданом в Телль-Хелиф. Через Алеппо – Енидже – Гелебек – Хаджи-Кири добрались до Тавра, где я на этот раз проехал по-прежнему не окоченный туннель через Тавр в Карапунар уже верхом. Станциями на пути в Константинополь, куда мы прибыли 24 июня во время постного месяца рамадан, стали Позанты – Мандассон (где комендант станции, армянин, на два часа забрал у нас локомотив) – Конья – Афьон-Карахиссар (то есть черный замок опиума) – Эскишехир (то есть старый город) – Измит (древняя императорская резиденция Никомедия) – Хайдар-паша (но вокзал там выгорел)[302]. Уже с азиатского берега мы увидели очертания празднично подсвеченных мечетей Стамбула.

26 июня я доложился генералу фон Секту, который днем позже отправился со мной на совещание с Энвером-пашой. Возникли новые проблемы, поставившие мой отпуск под сомнение. 29 июня Сект за завтраком, куда я был приглашен им и его женой, сообщил мне, что я назначен начальником штаба османской группы армий «Восток» на Кавказе. Командовать ей будет Халил.

До прибытия Халила и нашего отъезда в Батум должны были пройти недели, так что я попросил разрешения все же съездить всего на пару дней в Мюнхен, чтобы навестить мою мать и бабушку. После аудиенции в Мюнхене у военного министра фон Хеллинграта[303] я с яростным кашлем и температурой в 40 градусов слег. Меня одолел тяжелый грипп. С 38 градусами, в лихорадке на неделю позже я выехал назад в спальном вагоне и болтался в Константинополе полубольной-полувыздоровевший, пока не приехали Халил и его штаб. В это время я навестил посла графа Бернсторфа, чтобы получить от него указания насчет моей позиции в армянском вопросе, а также привлечь его к покровительству знакомого мне по Мосулу консула в Тебризе Вустрова, приказ о всемерной поддержке которого я получил телеграммой от генерала Людендорфа.

20 июля вместе с Халилом и генералом фон Сектом я был на ужине у Энвера-паши в его поместье Султан-Чифлик под Буюк-дере, куда была приглашена и часть турецкого правительства. 24 июля мы выехали на комфортабельном английском пароходе «Гюль Нихаль» по Черному морю мимо Зонгулдака (осмотр угольных копей) и Трапезунда (поднялись в замок) в Батум, где высадились 28 июля.

4 августа мы прибыли в Тифлис, где грузинское правительство устроило торжественную встречу, и разместились в отеле «Ной». Днем позже военный министр[304] дал великолепный вечерний прием в садах с танцами и пением. Во время трапезы от Нури-паши, младшего брата Энвера, основавшего татарскую республику Азербайджан[305], пришло донесение о поражении его армии под Баку. Днем позже Халил и я с ближним штабом и представителем Германии в Тифлисе генералом бароном фон Крессом выехали в Гянджу (Елизаветполь), чтобы обсудить с Нури обстановку.

11 августа мы прибыли наконец в нашу штаб-квартиру в Александрополе (ныне Ленинакан)[306]. Одноэтажный дом, в котором я поселился, после войны был уничтожен землетрясением. Уже 13 августа я вернулся один в Тифлис, так как моего личного присутствия там требовали переговоры с грузинским правительством – прежде всего с министром Рамишвили – относительно свободного пропуска турецких военных эшелонов к Тебризу и Баку.

Задачей группы армий была подготовка масштабно задуманной операции, чтобы через Персию, с севера можно было отбить Багдад. Занятый англичанами и русскими под командованием генерала Бичерахова, не признававшими Брестский мир, Баку представлял собой постоянную фланговую угрозу нашей основной артерии – железной дороге Батум – Тифлис – Александрополь – Тебриз. К тому же Баку был источником столь незаменимого для любого местного железнодорожного движения мазута. Относительно Баку, располагавшегося в зоне действия не подчинявшейся нам Исламской армии Нури, ни он, ни мы обязательных поручений от османской Ставки не получали[307]. Полученные мною уже после взятия Баку различные послания противоречивого содержания показывают, как столкновение интересов долго колебало чаши весов и препятствовало ясному решению.