Воспоминания самарского анархиста

По своей политической и экономической программе Советское государство ближе других подходило к требованиям народа, его нуждам, да к тому же вначале, в первые годы революции у «ангелов марксизма» еще не выросли рога, как это оказалось в последующие годы их властвования над человеком и обществом. Вот почему все мы, учащиеся, стояли на платформе Советской власти, как переходной к высшей форме общественного строя — Вольному безгосударственному советскому коммунистическому обществу без кнута и пряника, к советам снизу вверх, а не сверху вниз.

Так вместе с другими учащимися в те годы мы питались духовной пищей, а материально с Васей бедствовали, не имея досыта хлеба насущного, но бодрые духом стремились постичь тайны науки и социальный круговорот революции.

[Голод]

К весне двадцать первого года весь хлеб у крестьян был изъят и съеден. Продотряды один за другим приезжали в села и деревни и под метелку отбирали все, что находили хлебное. Даже были случаи в Старотопном, что последнюю муку высыпали из квашни, приготовленную печь хлеб.

Видя неминуемую гибель от голода, некоторые начали прятать остатки хлеба в землю и другие места, чтоб спасти себя от голодной смерти, но это мало помогало — хлеб находили и отбирали. Наступившее лето двадцать первого года превратило в пустыню всю землю Поволжья. Миллионы людей в селах и деревнях Поволжья были лишены всякой возможности найти себе хлеба. Скот весь съели, начали есть коры деревьев, глину. Началось умирание целыми семьями.

В городах хлеб выдавался по карточной норме, а в селах и деревнях весь народ был предоставлен на божью волю — «спасайся кто как может» без веры и надежды на жизнь. Сельские и деревенские власти сбежали в города, а на дверях сельских советов висели замки. Народ был брошен на произвол судьбы — началась трагедия голода. Люди умирали семьями и в одиночку, в домах, на улицах и дорогах и подолгу там оставались — некому, да и не было сил убрать и похоронить умерших.

Гражданская война продолжалась, и продолжалась разруха в стране. Земля Поволжья на тысячу километров лежала обнаженная, пепельно-серого цвета; деревья без листьев стояли черные, птицам не из чего было строить гнезда и чем питаться — природа перестала существовать. Но человек, люди продолжали борьбу за жизнь, за свое существование. С наступлением зимы начались случаи людоедства мертвых, а потом живых людей. Люди теряли рассудок, сходили с ума. Все было съедено, что можно было съесть. Вот прошел слух: где-то обнаружена съедобная глина — люди начали есть глину и умирать.

Миллионы начали превращаться в живые трупы-мощи, отекать и пухнуть, грязные, обросшие, с бессмысленными блуждающими глазами бродили по селам и деревням в поисках чего-либо съедобного. Не было сил и некому было во многих семьях нарубить и истопить печь, принести воды напиться. По дорогам и в домах лежали трупы умерших и замерзших. Страна изнемогала в Гражданской войне и хозяйственной разрухе, помочь миллионам, голодным и гибнущим людям не могла.

Десятки тысяч людей уезжали из Поволжья в хлебные окраины страны и там отдавали последние пожитки за кусок хлеба, а другие и там умирали от голода. В районе голода дома отдавались за два-три пуда хлеба, но и их покупать было некому. Бумажные деньги обесценились, считались на миллионы и носились не в карманах, а в мешках, и хлеб на них не продавался.

Осенью этого года я поехал в Старотопное к родителям, собрал из одежды что можно было взять на обмен хлеба и вместе с группой студентов под видом экспедиции поехали в Сибирь, Алтайский край за хлебом. Выхлопотали вагон-теплушку на двадцать человек с двойными нарами и тронулись в далекий Сибирский край. Около двух месяцев продолжалась наша поездка в Семипалатинск и в район Усть-Каменогорска в село Черемшанка[100]. Там меняли вещи на хлеб, масло и мед. Каждый студент наменял от четырех до восьми пудов хлебного зерна.

В Семипалатинске случайно встретился с старотоповцами, тоже приехавшими за хлебом: учителем Смысловым, крестьянином Кузнецовым и Каменским Николаем. Встретился с ними на эстраде в кинотеатре, куда пришла и часть наших студентов. Это трио давало бесплатно концерт. Пели хорошо, слаженно русские песни новые и старинные. Потом мы уехали пароходом по Иртышу в Усть-Каменогорск, а они остались в Семипалатинске.

Вместе с нами ехал студент Гуров, обладатель прекрасного баса. В дороге туда и обратно безустанно, по нашей просьбе и без просьбы исполнял оперные и народные песни, и все мы искренне были благодарны ему. Я с большим вниманием и уважением относился к студенткам Никоновой и Поляк и так же пользовался взаимным уважением и с их стороны, но я, студент третьего курса, сторонился их, ибо не мог совместить несовместимое — ученье и увлеченье близкой любовью. Этого я сторонился — «Сначала ученье, а потом любовь и обрученье».

***