22 мая в Женеве открывалась очередная сессия Совета Лиги Наций. В порядке очередности председательствовать на ней должен был представитель СССР. Советское правительство возложило эту обязанность на меня. 20 мая я выехал из Лондона в Швейцарию. По дороге я провел несколько часов в Париже, и Суриц рассказал мне, что французское правительство в последнее время выражало большое недовольство медлительностью и упрямством англичан в переговорах с СССР. Даже Бонне, тогдашний министр иностранных дел Франции и давнишний враг Москвы, считал, что положение создалось критическое и что надо как можно скорее договориться с Советским правительством.
Галифакс и Бонне также отправлялись в 'Женеву, и мне предстояло в течение целой недели ежедневно встречаться с ними за столом Лиги Наций. Еще в Лондоне Галифакс любезно предупредил меня, что он надеется продолжить переговоры со мной в Швейцарии. Действительно, мы встретились с ним утром 22 мая в Женеве и имели здесь большой, в известном смысле "решающий", разговор о пакте.
Галифакс начал с того, что попросил меня объяснить, почему Советское правительство отклоняет последнее британское предложение от 8 мая (т. е. слегка перелицованное первоначальное предложение о предоставлении Советским Союзом односторонней гарантии Польше и Румынии).
Я подробно ответил ему, в особенности подчеркнув, что британское предложение не гарантирует предотвращения войны и у ставит СССР в неравноправное с Англией и Францией положение. Галифакс стал возражать. В течение целого часа он приводил различные аргументы, стараясь то убедить, то запугать меня, но я остался непреклонен. Когда я уходил, мне показалось, что наша беседа произвела на британского министра иностранных дел значительное впечатление. Сейчас, из документов, опубликованных британским министерством иностранных дел после войны, я вижу, что мое тогдашнее ощущение было правильно. Запись разговора со мной 22 мая Галифакс заканчивает следующими словами: "Боюсь, что я не сумел в ходе нашей длинной беседы хоть сколько-нибудь поколебать Майского по главному пункту - его настойчивому требованию тройственного пакта взаимопомощи... Я думаю, что мы сейчас стоим перед весьма неприятным выбором: провал переговоров или соглашение на базе пакта взаимопомощи"{116}.
В тот же день, 22 мая, я имел беседу на ту же основную тему с Бонне. Французский министр иностранных дел был настроен гораздо лучше Галифакса, и мы с ним быстро договорились. Он даже слегка посетовал на англичан за их медлительность и упрямство.
Теперь британское правительство было поставлено перед выбором: или или.
Это подействовало. 25 мая английский посол в Москве Сиидс вручил Советскому правительству англо-французский проект пакта взаимопомощи.
Итак, казалось, главная трудность в переговорах была преодолена. Правительства Англии и Франции наконец признали необходимость заключения тройственного пакта взаимопомощи. Правда, из-за их сопротивления, маневров, колебаний было зря потеряно 10 недель драгоценного времени, но все-таки еще не было поздно остановить занесенную руку агрессора, если действовать быстро и решительно.
Советская сторона так именно и готовилась поступить. А наши партнеры?..
К сожалению, Чемберлен и Даладье (упоминаю их здесь и в дальнейшем не только как личности, но и как воплощение "кливденской клики" и "200 семей") продолжали цепляться за свою непреклонную линию, т. е. за политику стравливания Германии и СССР. Даже в этот момент, когда грозный призрак второй мировой войны уже явственно обрисовался на горизонте, они больше всего помышляли не о том, как бы поскорее заключить тройственный пакт, а о том, как бы избежать необходимости его подписания.
Сознавали ли англичане и французы близость нового "прыжка" со стороны Гитлера? Да, сознавали, и я могу привести тому бесспорное доказательство. 12 июня у меня был важный разговор с Галифаксом (к нему я еще вернусь позднее), во время которого я спросил своего собеседника, как, по его мнению, пройдет наступившее лето? Британский министр иностранных дел ответил мне буквально следующее (привожу его собственную запись): "Как мне кажется, Гитлеру трудно будет предстать перед Нюрнбергской конференцией{117}, не сделав предварительно попытки разрешить проблему Данцига. Поэтому нам приходится ожидать, что июль и август будут бурными месяцами (курсив мой. - И. М.)"{118}.
Как видим, английское правительство прекрасно понимало, что в воздухе пахнет грозой и что на этот раз будет решаться судьба Польши, целостность и независимость которой Чемберлен и Даладье только что гарантировали. Английское правительство не могло не сознавать, что без соглашения с СССР оно не может спасти Польшу. И все-таки вместо скорейшего заключения тройственного пакта взаимопомощи оно с начала июня вступило на путь упорного саботажа того самого пакта, необходимость которого оно официально только что признало.