Воспоминания Свена Стокгольмца

Настенных часов в Рауд-фьорд-хитте не имелось, а у меня – наручных, но ближе ко времени, вероятно, соответствовавшему трем часам дня, я услышал шорох и щелчки – это возвращался Макинтайр. Перед ним бежал Эберхард, казавшийся довольным. Я тоже был доволен – и побриться успел, и собрать волосы в хвост. Облачился я в одежду, которую сам считал «гражданской»: пролежав последние два года в чемодане, она была совершенно непрактичной, но чистой. Я заново растопил печь, вернул окна на место, и в хижине поселился терпкий морской запах. На столе горели две свечи, между ними – масляная лампа с новым фитилем и колбой, которая снова стала прозрачной. Большую часть жутких звериных трупов перед хижиной я разбил каменным обломком и свалил в кучу неподалеку.

Чайник я поставил на спиртовку, две глиняных кружки на стол, каждую с ситечком, куда насыпал остатки своего драгоценного дарджилинга. Макинтайр потопал у хижины, отряхивая сапоги от снега, постучался и вошел. Но лишь тогда жуткое унижение пронеслось сквозь меня, словно поток гадкой рвоты. Ведь при всем старании навести порядок я забыл своих старых сотрапезников. Три льняных мешка с полувысушенными звериными мордами сидели за столом, словно отдыхая между приемами пищи. Я привык к ним настолько, что воспринимал их так же, как Эберхарда, частью внутреннего убранства хижины. Хорошо хоть на этот раз перед ними не лежали карты, что случалось частенько. Так или иначе, у меня не оказалось ни времени, чтобы убрать друзей, ни подходящих объяснений.

Макинтайр закрыл за собой дверь и окинул хижину удовлетворенным взглядом.

– Уютное пристанище для шведа-аскета.

Ответить я не смог, слыша, как громко стучит мое сердце.

Макинтайр приблизился к столу и совершенно спокойно поднял Фридеборг.

– Будь умницей, освободи место для старого вояки. Всем нам стульев просто не хватит. – Макинтайр осторожно опустил ее на пол, сел на стул и одобрительно глянул на кружки. – Очень жизнерадостно, – похвалил он, чуть откинувшись на спинку стула. – Думаю, только одно способно усилить радость нашей встречи. Не слишком рано, чтобы выпить по капельке? – Не дожидаясь ответа, Макинтайр запустил руку в карман шерстяного жилета и вытащил обтянутую кожей флягу. Отвинтив крышку, он щедро плеснул спиртное в каждую кружку, потом задумчиво посмотрел на Бенгта.

– Вижу, что наш хозяин проявил нерадивость, – отметил он. – Мы готовы пить чай, а у тебя и кружки-то нет. Ты должен его простить. В отличие от нас с тобой его изысканным воспитанием обделили. Позволь представиться: я Чарльз Макинтайр. А как мне обращаться к тебе, дружище?

45

Макинтайр был идеальным гостем. Говорю это как человек, который гостей особенно не любит, по крайней мере тех, кто занимает много места и воздуха; кто утомляет хозяина своим питанием – ест очень много или ничего вообще; кто может прийти и уйти в любое время суток или безвылазно сидит дома, или кто неприятен в любом другом отношении.

Начнем с того, что Макинтайр привез целое море подарков. Лыжи оказались превосходнейшего качества, но на фоне другого – сущей малостью. В первый вечер к хижине подтащили несколько ящиков. В одном были ценные продукты, которые, как знал Макинтайр, мне особенно нравятся, и четыре бутылки односолодового виски – три бутылки Айлы и один Хайленд (для баланса, как он выразился). Макинтайр считал, что виски Спейсайд пьют, лишь если с деньгами совсем туго. Не представляю, ни сколько стоила доставка этого виски в Лонгйир, ни как долго он его хранил, но знаю, что те бутылки были просто бесценны. Но даже они не шли в сравнение с двумя другими ящиками, ведь в них ко мне приехали книги. С кружащейся от счастья головой я просматривал стопки и перебирал их, как антиквариат.

Мы с Макинтайром сидели на полу, слегка подшофе. Эберхард полулежал на коленях у Макинтайра. В комнате было дымно, и я с тревогой посматривал на печь, думая, что не справляется прокладка дверцы или расконопатилась труба, но потом понял, что это лишь курительная трубка Макинтайра, дымящая, как вторая печь. Давненько я, проводя табачную инвентаризацию, не чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы так свободно попыхивать трубкой, но несколько жестянок любимого табака Макинтайра, а заодно, разумеется, и моего – смесь вирджинии, латакии и турецкого табака – умерили мою тревогу, и я курил вместе с Чарльзом.

– «На Крайнем Севере»?![12] – воскликнул я. – Да еще в переводе на шведский! Господи, как же вы ее достали?

– Не без труда, – ответил Макинтайр.