Воспоминания Свена Стокгольмца

Боли у Хельги было много. Боль тенью лежала под всем – этакое холодное черное озеро под горой. Ведь Хельга и походила на меня, и не походила. Она была до непонятного импульсивной и своенравной, но при этом стойкой и выносливой. Она с самого начала категорически воспротивилась любым планам, которые навязывали ей Ольга или Арвид, поэтому жилось ей непросто. Большую часть истории Хельги я услышал от нее самой, меньшую – из письма, которое она привезла. Жалкое, сырое, мятое, Хельга достала его через несколько дней после прибытия в Брюснесет. Конверт оказался частично вскрыт, словно племянница собиралась извлечь письмо, но по ходу дела передумала.

Хельга протянула его мне без особой охоты. Внутри оказался листок, исписанный рукой Ольги.

– Не читай его при мне, – попросила племянница.

Июнь 1926 года, Стокгольм

Дорогой брат!

Прости, что пишу так кратко. Вот уже несколько месяцев я не получаю писем от тебя, но личным оскорблением это не считаю. Знаю, что ты храбро справляешься с отшельничеством, которое себе выбрал, и хотя беспокоюсь – я всегда буду беспокоиться – я утешаюсь тем, что ты процветаешь. Наш дорогой друг Чарльз Макинтайр периодически пишет, заверяя меня, что твои дела идут неплохо, и пересылает отправленные тобой диковинки (Вилмер показывает зуб нарвала в общежитии колледжа Стокгольмского университета, где изучает юриспруденцию, и говорит, что его приятели потрясены).

У твоей племянницы Хельги не все в порядке. Тебе хорошо известно, что с ней с самого начала было непросто, но теперь, когда она выросла здоровой и умной, Хельга научилась вредить себе по-новому. Сейчас, как ты скоро поймешь, она в беде. Я ни в чем ее не виню и, Бог свидетель, не чураюсь. Я убеждала ее остаться и родить ребенка здесь либо отправиться к любезной сестре Арвида в Эстерсунд. На дворе не викторианская эпоха. Хельга вполне может жить здесь. Шансы на замужество, возможно, уменьшатся, но, по-моему, Хельгу это не беспокоит. Если, конечно, ее раздражают осуждающие взгляды и шепот «правильных женщин», как она их называет, то в Стокгольме ей будет невыносимо. Хотела бы я это отрицать, но не могу. Порой от них невыносимо мне самой, а я добропорядочная замужняя женщина. Как ни противно признавать, но идею отправить Хельгу на север высказала я. Она всегда обожествляла тебя таким насмешливым образом, а на более серьезном, искреннем уровне ощущала духовную близость с тобой. Так же, как ощущаю ее я, дорогой брат. Я боялась, что здесь Хельга сделает с собой что-то плохое. Я думала, что в попытке избавиться от ребенка, она натворит что-то невообразимое – мы слышим разные истории – или уйдет в себя настолько, что обратно ее не вернешь. Мы оба помним, как увязала в меланхолии я.