Воспоминания Свена Стокгольмца

Когда в полном отчаянии я высказала то, о чем давно размышляла, – что Хельге можно на время отправиться к тебе, она аж в лице изменилась. Лицо просветлело. Челюсти, которые она так долго сжимала, расслабились. Взгляд, полный злости на меня, на весь свет, опять на меня за то, что я произвела ее на свет… смягчился. Я как раз успела снова увидеть мою Хельгу, мою дорогую доченьку, по-лисьи хитрую и осторожную, любящую жизнь так сильно, что никакие беды не страшны. Нелегкий выбор почти неизменно вынужденный, но я знала, что это решение правильное.

Чарльз обо всем позаботился. Он обещал проследить за тем, чтобы Хельга благополучно до тебя добралась. Он говорит, что ее приезд пойдет тебе на пользу. Что появится человек, о котором тебе придется заботиться и который будет заботиться о тебе. Знаю, ты поступишь правильно. Я всегда это знала.

Передаю сердечный привет тебе, Хельге, которая, как я надеюсь, со временем простит мне мои материнские промахи; и моему внуку или внучке. На это дитя я возлагаю тяжелую обязанность спасти нашу раздробленную семью и надеюсь однажды увидеть.

Засим остаюсь, твоя любящая сестра Ольга

От избытка чувств у меня заложило горло. Откашлявшись, я оторвался от письма.

– Боишься, что мать представляет тебя в неприглядном свете?

Хельга кивнула, не смея поднять глаза.

– Напрасно. Она просит у тебя прощения.

– Господи! – воскликнула Хельга, и на стол полились слезы. – Почему она вечно винит себя во всем?!

– Иначе не может. Она лучшая из нас. Мы можем только стараться следовать ее примеру.

– Она строит из себя великомученицу!

– Ничего подобного. Однажды ты ее поймешь.

– Живя в тени ее совестливой праведности, я вечно чувствовала себя мерзкой грязью.

– Да, это порой утомительно, – согласился я. – Давай поедим.

51

Какое-то время, к счастью недолгое, я пытался быть Хельге отцом. Я не знал, что от меня требуется, и допустил несколько серьезных ошибок. Хельга, с ее стороны, не возражала против моего неумелого вмешательства в то, что касалось заботы о Скульд. Она всегда более чем охотно вверяла малышку заботам других. Но когда я пытался бранить или поучать ее, вспыхивала мгновенно и ослепительно.

– Ты всегда относился ко мне как к равной. Если не хочешь прогнать меня, вернись к этому.

Прогонять ее мне не хотелось. А думать, что я знаю, как лучше другим, казалось абсурдным. Но я так долго жил в своем собственном мирке – в своей хижине, у своего фьорда, на своих охотничьих угодьях – что, наверное, отчасти превратился в диктатора. В автократа в стране на одного. Теперь у меня появился второй подданный, и периодически возникало желание его контролировать. Я так и не разобрался, с кем имею дело, – по-настоящему не разобрался.

Больно вспоминать, но однажды я вышел из себя, потому что Хельга оставила бардак на кухне. За последние пару лет превратив себя в поборника полярной гигиены, я оглядывался на прошлое с самодовольством человека, уверенного, что он всегда был таким.

– Ты никогда не найдешь себе мужа, если не научишься вести хозяйство! – заявил я Хельге и пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка.

Племянница посмотрела на меня с отвращением, изумлением и болью. Именно эти чувства чаще всего отражались у нее на лице, хоть и не притупляли его дикой красоты.

– С чего ты решил, что я хочу замуж? – спросила она. – Мне больше нравится женское общество. – Хельга говорила раздраженно, словно это подразумевалось само собой, а незнание было величайшей глупостью.

– Ой, мне подумалось… – начал я.

– Подумалось, что я была влюблена в типа, который меня изнасиловал? Подумалось, что у Скульд был отец?

От таких слов я на время лишился дара речи, вяло топтался на месте и смотрел в пол. Наконец собравшись с мыслями, я попытался сказать что-то правильное, но снова не смог.

– Так поэтому… Так поэтому тебе не нравятся мужчины?