За позициями румын отдельные ручейки бывших советских солдат и еще пока не совсем военнопленных, сливались в огромные людские потоки, которые с передовой конвоировались одним или двумя полунищими румынскими солдатами в тыл. Было обидно видеть эту унизительную картину. Необозримая колонна советских солдат, полураздетая мародерами-победителями, опустив вниз головы, медленно движется в плен. Рядом идет победитель. Вид у него бодрый. На лице написана радость. На одном плече у него болтается советский автомат, на другом, связанные веревочкой, советские сапоги, которые он с кого-то успел снять. Сапоги радовали конвоира. Он без конца смотрел на них, щупал руками. Иногда ему казалось, что сапоги его недостаточно хороши. Тогда он приближался к колонне и сравнивал их с сапогами пленных. Наши сапоги были пыльные, грязные и румын, убедившись, что его сапоги выглядят лучше наших, по-прежнему довольный, отходил в сторону.
Через дорогу к передовой шел телефонный провод. Солдаты, не видя его, цеплялись ногами, падали. Вставали и, чтобы не упал солдат, идущий сзади, передние безразлично выкрикивали: "провод". Наряду с безразличным выкриком, предупреждающим пешехода об опасности споткнуться, послышалось также заботливо-хозяйское предупреждение. Впереди кто-то сказал: "Провод, братцы. Осторожно, не порвите. Все-таки на передовую идет". Никто ничего не ответил. Ухо чутко ловило настроение колонны. Все молчали. Когда дошла очередь до меня перешагнуть через провод, я назло всем ногой зацепился за провод и попытался было оборвать его. Он оказался крепким и самортизировал, а я сам едва не был отброшен проводом назад. Через полчаса ходьбы пришли в какую-то низину. Там уже находилось тысяч двадцать-тридцать наших солдат, а они все шли и шли нескончаемым потоком.
Перед пришедшими выступил с речью переводчик. Он сказал, что для нас война уже кончилась, с чем он нас и поздравляет. После войны мы все возвратимся к своим семьям на Родину. Завтра нас всех отправят в лагеря для воспитания. Сегодня ночью мы будем ночевать здесь, под открытым небом. Он предупредил нас, чтобы мы вели себя правильно и не пытались бежать. Лагерь оцеплен солдатами. Все молчали.
Внезапно из среды наших пленных кто-то громко прокричал:
- Нет, не убежим! Спасибо вам. Идите освобождайте других от большевиков. Ура!
Никто не ответил. Все стояли молча, опустив головы. "Это предатель. Враг народа" - подумал я про себя. Потом, тот же переводчик сказал:
- Евреи, комиссары и партийцы - три шага вперед марш!
Молчание. Переводчик снова повторил сказанное. Из наших рядов кое-где робко вперед вышло несколько человек. По-видимому, это были евреи.
- Ну-ну, смелее! - Приглашал переводчик. Из заднего ряда вперед робко пробирался парень. По виду это был еврей.
- Куда ты, дурак, стой, если жить хочешь! - Кто-то удержал парня и он остался стоять на своем месте. Потом, когда на небе уже появились звезды, где-то недалеко послышалась пулеметная стрельба. Потом были слышны также и одиночные выстрелы. Пленный, лежавший рядом со мной на земле, начал креститься.
- Что, верующий, что ли? - спросил я.
- А как же, сынок. Грех ведь невинных людей убивать. Слышишь, стреляют. Это ведь, должно, наших комиссаров да евреев стреляют. Вот до чего мы дожили. Не зря ведь сказано в Божьем писании… - и пленный начал рассуждать о Божьем писании. Я сказал, что я не верующий и отвернулся от него.
- Ну что же. - Продолжал тот без обиды. - Вот за наше неверие-то и наказывает нас всех бог. Сейчас все такие пошли. Может быть, ты и комсомолец даже.
Я продолжал молчать.