Читаем Воспоминания участника В.О.В. Часть 2 полностью

Ночью спалось плохо, неспокойно. Кто-то рядом стрелял в кого-то. Кто-то кричал. Утром проснулся с головной болью и плохим настроением. Вокруг, насколько было можно видеть, лежали наши солдаты. Теперь уже военнопленные Второй Мировой Войны. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы как-то сохранить в своем теле тепло. Такого видеть мне еще не приходилось. На необозримом поле на земле лежали тысячи и тысячи людей. Некоторые, согнувшись и опустив вниз головы, ходили между лежащими, отыскивали кого-то или чего-то. На ум живо приходили впечатляющие картинки Верещагина. Передо мной был один из трагических эпизодов нашего тяжелого поражения под Харьковом. В мае 1943 года наши газеты и историография не писали и не пишут теперь о подробностях и причинах этого страшного поражения. По немецким газетам того времени было известно, что советские войска под Харьковом потеряли тогда только пленными 275 тысяч человек. А какая огромная техника была утеряна нами! С кого наш народ должен будет спросить за все это? У нас это сделали по-своему и оригинально спросили с тех же как-то уцелевших пленных солдат. Разгромив огромную советскую группировку под Харьковом, немцы сразу получили легкую возможность выйти на Кавказ и к Сталинграду. Это было несколько позже, а пока румыны выстроили нас по десять человек в ряд и огромная колонна двинулась в путь. К моему удивлению, на земле осталось много наших пленных. Они были мертвы. Почему? Так я и не понял, почему они умерли за ночь. Может быть, были ранены.

Шли напрямик по бездорожью, но ползли через села. Когда поднимались на возвышенное место, то не было видно ни конца, ни начала нашей колонны. На много километров вперед и назад шли в колонне по десять человек наши пленные. Многих поддерживали на руках. Тех, кто не мог идти дальше - отводили в сторону и здесь же на месте расстреливали. Там, где проходила наша колонна, после оставалась хорошо утрамбованная и гладкая дорога. Иногда подавали команду на привал. После привала многие пленные уже не могли идти дальше. Таких пристреливали. Румынские конвоиры, чтобы им было легче идти, подзывали из строя пленного, нагружали на него свой автомат или винтовку и так шли дальше. Было и удивительно, и смешно. Румыны-конвоиры, как казалось, были настроены мирно. Однако, когда появлялись немцы, конвоиры проявляли шумную суетливость и строгость.

В одном месте немецкий самолет спустился очень низко над нашей колонной и колесами пытался проехать по головам. Мы пригнулись. Никто не пострадал. Когда проходили через села, то нам навстречу выходили почти все, кто мог выйти. Это были женщины, дети, старики. Они стояли возле дороги и кричали: нет ли здесь кого из Барвейнова, Петровки и т.п. В руках они держали хлеб, картошку, молоко. Видя, что тех, кого они ищут, нет, всю еду отдавали нам. В некоторых селах на дорогу крестьяне выносили бидоны с молоком ли бочки с водой. Все это было нам очень кстати. В одном селе во время привала местная жительница среди пленных встретила своего сына. Парнишке было лет 15-16. Мать схватила его за руку и, не обращая внимания на румын, увела домой. Румыны смеялись и не возражали. Видя, что они настроены добродушно, другая, молодая женщина, решила также увести молодого солдата лет 20-22. Румыны не отпустили его. Она им доказывала, что "это муж мой, муж". Не помогло. Тогда она быстро сбегала домой, принесла в платке яйца, еще чего-то, завернутое в газету и все это отдала румыну. Конвоир взял у женщины подарок, женщина у конвоира военнопленного и обе стороны остались довольны. Молодая женщина схватила за рукав пленного парня, быстро потащила его подальше от колонны, за хаты. Конвоир-румын, усевшись на землю, стал делить яйца с другим сотоварищем.

Так шли весь день, иногда делая привалы. Охрана была не слишком бдительна, поэтому много пленных сбежало. Конечно, бежали те, кто имел куда бежать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное