Читаем Воспоминания участника В.О.В. Часть 2 полностью

После этого случая все как-то притихли, приуныли. Молчал и Куркуль в своем углу. Поезд со станции отъехал поздно вечером. В запечатанных теплушках путешествие выглядит мало приятным. Слишком много неудобств. Хотя бы то, что в такой теплушке не предусмотрены уборные. Рано утром, без особых приключений, приехали в Днепропетровск. Снова построились в колонну по десять человек и по чистеньким, уютным улицам двинулись к своему лагерю. Ночью здесь прошел дождь и все нам казалось свежим, умытым. Произвело впечатление то обстоятельство, что никто не обращал ни малейшего внимания на нашу разнесчастную колонну. Деловито проходили мимо аккуратные и чистенькие немцы. Рядом с ними шли наши нарядные девушки, о чем-то мирно беседовали и ни малейшего взгляда в нашу сторону. "Наверное, такие, как мы, здесь проходят часто и уже надоели всем" - подумал я.

Мы же шли, измученные голодом, жаждой, многодневными боями и бессонными ночами. Многие в колонне не могли идти. Их вели под руки товарищи. Да и все остальные, которые смогли как-то мало-мальски сохраниться, выглядели весьма уныло. Одежда на всех грязная, изодранная в боях. На многих идущих белеют марлевые повязки с грязными пятнами запекшейся крови. У моего соседа было обожженное лицо. Оно распухло, по щекам текли струйки жидкости из образовавшихся трещин. Глаза затекли, из-за этого он походил на монгола.

Конечно, в том сравнении с немцами, которые они делали в своих цветных журналах, мы, безусловно для них были хуже скота. Унтерменши, как они нас называли. Хотя, если бы можно было поменяться обстоятельствами и местами, то вряд ли мы смогли бы себя чувствовать высшей расой. Было обидно за свое унижение. Хотелось спросить кого-то: "За что? Кто виноват в нашем позоре? Разве мы сами хотели этого?". С кого спросить за наше унижение? Кто должен нам ответить за все это?

Это печальное шествие босых и раздетых людей было своего рода парадом нашего позорного поражения. Нас, как побежденных рабов в картинках из учебника, вели по улицам красивого и чистого города. Мы же, в контраст городу, были грязны, измучены и окровавлены. В древних картинках были изображены толпы народа, которые разглядывали своих побежденных врагов. Наше же шествие слегка рассматривали только старушки и то наспех. Взглянет на это шагающее по городу чудище, перекрестится и убежит куда-то.

Наконец, подошли к большим железным воротам. "Днепропетровская тюрьма Чичерина 101" - пронеслось по рядам. Видимо, кто-то еще раньше успел познакомиться с ней. Через двое железных ворот, охраняемых немецкими солдатами, прошли внутрь. Это оказалась старая, добротная и большая тюрьма с множеством многоэтажных корпусов. На корпусах белой краской большими буквами было написано: "Block A", "Block B" и т.д. Все окна закрыты деревянными щитами. В некоторых щитах отсутствовали доски или были проломы. Через них из камер смотрели на нас люди в такой же красноармейской форме. Двор выглядел опрятно и по нему деловито сновали люди в немецкой одежде и в советской.

Все мы в подобном положении были впервые и все нами виденное производило на нас определенное впечатление. Высокие каменные заборы с колючей проволокой по верху. Часовые на вышках с пулеметами. И особенно - люди, которых мы встречали. По всему виденному пытались определить, куда мы попали и что ждет нас впереди. Немцы выглядели аккуратно. Они были красиво одеты, чисто выбриты, на голове у них были красивые прически и блестящие на солнце сапоги. Они были сыты и высокомерны. Шутили между собой и звонкими голосами отдавали распоряжения.

Мимо прошло несколько пленных. На носилках они несли пустые бочки. Одежда рваная и засаленная. Лица бледные, худые и заросшие. Носилки они несли быстро, пугливо озираясь. Сбоку от них шел полицай с белой повязкой на рукаве. Он иногда покрикивал на пленных. В руках у полицая был длинный резиновый шланг. Возле подвала многоэтажного здания стояла телега, запряженная лошадью. Издали было видно, как что-то выносили из подвала и бросали на эту телегу. Подойдя ближе, я до деталей разглядел худых, посиневших мертвецов, которых вывозили из лагеря. Их вывозили в овраг за тюрьмой, где и сбрасывали. Для начала это было страшно.

Ввели нас на большой двор, ввиду площади, выстроили. Всех оказалось не более тысячи человек. По-видимому, остальных распределили в другие лагеря. Перед вновь прибывшими выступил усатый мужчина. Говорил он по-русски хорошо, но с акцентом.

Вначале усатый поздравил нас с окончанием войны для нас. Потом еще что-то говорил - я не расслышал. В конце сказал, чтобы мы вели себя смирно и не пытались бежать. Для подкрепления своих слов рукой показал на вышку с пулеметом. Пленные стояли молча. После своего немногословного обращения к пленным усатый скомандовал: евреи, коммунисты и комиссары - три шага вперед марш. Никто не сделал эти страшные три шага.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное