Воспоминания участника В.О.В. Часть 2

Немного подождав и повторив свою команду несколько раз, пленных начали сортировать по национальной принадлежности. Русские и украинцы в одну группу, узбеки, кавказцы и прочие - в другие. Вначале мы не поняли, чего от нас хотят и продолжали стоять. Кто-то спросил из пленных:

- Зачем нас делить? Мы хотим быть все вместе.

Переводчик нравоучительно произнес:

- А как по-вашему, что будет, если вместо лошади в конюшню поставить воробья?

Переводчик проявил терпение и был не груб. Это производило хорошее впечатление. Зато не мешкали и с чувством превосходства над нами действовали наши русские парни в красноармейской форме. Мы тогда еще не знали, что это были лагерные полицаи. Они хватали нас за воротник за шею, спрашивали: "кто?" и грубо швыряли туда, где тебе положено быть. В придачу пинок под зад, для лучшего понимания. В основном попало самым первым, которые сразу не знали, куда им следует идти. Позже мы сами сумели разобраться в нашей национальной принадлежности. Больше всех оказалось русских с украинцами. Один узбек или же таджик решил остаться с русскими. Ему никто ничего не сказал. Потом он долго жил вместе с русскими в одной камере. Было трудно понять смысл его поступка. Может быть своим действием он проявлял патриотизм и демонстрировал межнациональную солидарность. А может быть, думал, что для русских плен бывает слаще, чем для других.

Распределив пленных по национальности, переводчик ушел. Остались одни полицаи. Их мало интересовали высокие материи. У полицаев были свои заботы, сугубо лагерно-профессиональные. Они приказали всем раздеться и сдать все теплое белье и шинели. Кроме всего, к сдаче подлежало все, что имело ценность. Часы, бритвы, деньги и т.п. Полицаев было немало. Все они ходили между рядами пленных и наблюдали, чтобы их распоряжение выполнялось пунктуально. Они не смотрели, чего ты сдал. Казалось, их больше интересует, чтобы ты чего-либо не оставил себе. Если кто пытался припрятать вещичку, то немедленно получал оплеуху, а то и две. Сами полицаи были одеты во все новое и у каждого на руке были часы, кольца. Несмотря на все, многие пленные сумели кое-что спрятать. Даже ножи и бритвы.

Я смотрел на полицаев и пытался понять, кто они, эти бывшие советские ребята. Где они росли. А может быть, они были даже комсомольцами. Почему они вдруг так быстро одичали. Ведь, казалось, в нашей стране никому не прививали бандитские повадки. Их с детства воспитывали в духе человечности, много лет подряд. А в какие-то несколько месяцев они превратились в сознательных преступников. А может быть, нас неправильно воспитывали. Ждут от нас одного, а получают другое. Где корень зла этого?

Полицаи свое дело знали хорошо. Они ничего не стыдились и ничего не боялись. За их спиной стояла сила и малейшее неповиновение приводило к мгновенной расправе. Можно было сразу остаться без зубов или получить по спине удары резиновым шлангом с песком внутри. Поэтому почти каждый про себя думал: возьми все. Все это так дешево стоит. Мне же оставь жизнь. Она мне еще пригодится. Полицаи, у которых в это время вид был похожий на цепных зверей, забрав у нас наше имущество, с криком и пинками разместили пленных по камерам. Все мы были как в бреду. В душе у нас было полное смятение, все вокруг воспринимали как должное. Мы тогда еще не умели по достоинству ценить зло, добро и все происходящее с нами и вокруг нас. Мы чего-то ждали. Пытались всему придать какой-то определенный смысл. Найти себя и свое место в случившемся.

Все попытки ориентации в обстановке приводили к мысли, что ты сам и все мы, пленные, являемся чем-то неодушевленным, не имеющим никакой ценности. Мы себя чувствовали даже не вещью, которую можно хранить и переставлять, а каким-то злом, которое почему-то существует и с которым у кого-то пока нет времени, чтобы расправиться. Мы машинально осматривали камеру, людей, с которыми находились. Никто ничего не говорил. Все молчали и чего-то ждали.

В камерах легли на цементный пол. Едва успели разместиться, как двое пленных под присмотром полицая внесли бочку с едой. Это была довольно густая каша, приготовленная из гнилой кукурузы. В каше иногда попадались черви. Еду выдавали по поллитра на человека. Меркой служила банка из-под консервов. Наверное, тогда мы были очень голодны, так как каша показалась очень вкусной и ели мы ее с удовольствием. Если бы еще давали добавочное. У одного паренька не оказалось ни котелка, ни консервной банки, ни каски. Положить кашу ему было не во что. Тогда он снял свою пилотку, подставил под ковш и пришлось парню пообедать из своей пилотки.