Воспоминания участника В.О.В. Часть 2

Потом сразу появилась усталость, потянуло ко сну. Вся камера, уснув еще днем под вечер, проснулась только утром. Пробуждение наше было безрадостным. Явь была горькой и не было снов. Через зарешеченные окна было видно, что на дворе взошло солнце. Однако в нашей камере все лежали и никто не желал вставать. Может быть, лежали потому, что не знали, для чего нужно вставать. Каждый лежал и думал свою грустную думу. Пытался размышлять над случившимся и как-то сориентироваться в обстановке. Что же произошло? Почему такой страшный и непонятный конец. Разве нас было мало? Или, может быть, мы все трусы или предатели? А может быть, произошло что-то страшное, о чем мы не знаем. Ничего не понять.

Нет, все сразу мы не могли быть ни трусами, ни предателями. Ведь когда у нас были патроны и снаряды, немцы бежали от нас, да еще как бежали! Даже тогда, когда у каждого из нас было по 1-2 патрона, когда мы знали, что идем в атаку, неизвестно на что надеясь. Даже тогда, чтобы помочь как-то делу, мы своими глотками пытались запугать врага. Хотели победить, не думая о своей жизни. Разве этого мало для воина? Нет, у нас была воля к победе. Мы были по-настоящему хорошими солдатами. И не нас следует винить за поражение!

Вот так вот, молча лежали мы на цементном полу, про себя размышляли о прошедших событиях. Цемент вначале казался холодным. Окно было без стекол и лежать без шинели в одной гимнастерке на холодном полу сразу было непривычно. Потом он согрелся от наших тел и стало не так холодно, как вначале. Наконец, молчание было нарушено. Один из пленных сказал:

- Братцы, говорят, здесь кормят каждый день!

- Кто это тебе успел доложить? - Послышалось в ответ. - Подумаешь, птица какая! Будут здесь заботиться о тебе. Нате вот вам, товарищ пленный, откушайте котлетку, а то вы в дороге проголодались…

Все промолчали.

- Да, братцы! Как же мы теперь будем называть друг друга. Ведь товарищами здесь называться нельзя, это будет по-советски.

- Вот когда я сидел в тюрьме, - послышалось от окна, - так там мы назывались гражданином. К примеру: гражданин Иванов, сегодня ваша очередь выносить парашу. Будьте любезны!

- А я слышал из вагона, как бабы кричали немцам - "пан, пан".

- Зачем пан? - возразил кто-то, - пан - это по-польски. У нас у русских есть собственное русское обращение. Раньше называли господин. Вот так, наверное, и останется.

- Господин! Выходит, теперь мы господами стали! Вот здорово!

Было страшно и неловко. Будто куда за границу уехал. Или живешь в царское время. Все это не вязалось в нашем положении и в сознании. Живем на территории Советского Союза. Окружают тебя люди в красноармейской форме и вдруг "господин". Чудеса! Первое время у нас как-то не было того душевного равновесия, которое позволяет правильно ориентироваться в обстановке или осмыслить произошедшее. Мы все походили на корабль в море, который потерпел крушение, остался без руля и кормчего, хотя жизнь на нем еще билась. Жизнь билась горячо, все хотели жить. Но не было среди нас того человека, который знал бы как управлять кораблем и, всматриваясь во все, даже малозаметные признаки, которые могли бы указать на решение нашей участи. В таком положении все воспринималось обостренно, а потому наши реакции на события были не всегда разумны.

Тогда мы никого не винили в нашей беде. Нам чаще казалось, что мы сами виноваты во всем. Позже хвалили себя и кого-то, неизвестно кого, ругали, обвиняли за наше поражение. Так, один молодой и стройный юноша со смуглым лицом, по виду кавказец, обижался, что все так быстро кончилось, да еще так непонятно. Он говорил, что все это произошло потому, что мы воевали плохо. Что если бы все воевали храбро, никогда бы этого не произошло. По его словам получалось, что вся наша армия состояла из трусов или предателей.

- А ты сам-то хорошо воевал? - спросил кто-то.

- Да, я воевал хорошо. - Ответил смуглый юноша. - Я стрелял из орудия, пока оно само не взлетело на воздух. Мое орудие из всей батареи держалось дольше всех, хотя снарядов на нее падало тоже больше, чем на другие. Уже давно не стреляло ни одно орудие, а я все бил да бил. Из строя вышел весь наш расчет. Живым на всей батарее остался я один. Чтобы выстрелить из орудия, мне нужно было бежать в укрытие за снарядом. Принести снаряд, зарядить орудие, навести, потом стрельнуть. Много так не навоюешь. Загорелись ящики со снарядами. Пока я лопатой засыпал огонь, возле орудия разорвался снаряд, разбило приборы. Немцы решили, что с нашей батареей все покончено, перестали стрелять. Гляжу, недалеко от орудия прямо на меня едет немецкий танк. Кое-как через ствол прицелился, быстро зарядил и выстрелил. Танк разворотило по всем правилам.

Рассказчик умолк.

- А дальше? - спросил кто-то.

- Потом меня засыпало землей. Очнулся, когда уже не было стрельбы. Я вылез из-под земли, огляделся. Орудие лежало на боку. Вокруг валялись убитые. Поодаль дымился танк. Шумело в голове. Я уже мало чего понимал. Мне было все равно, какой будет конец. Я пришел в деревню. Там были немцы. Теперь вот здесь, с вами.