Епископ со своей свитой выехал в Италию в январе 1534 года, а так как дурная погода и неотложные дела заставляли его торопиться, то он лишь ненадолго останавливался в тех городах, через которые лежал его путь. Рабле начал изучать Рим вместе с двумя своими любознательными спутниками — поэтом и королевским библиотекарем Клодом Шапюи и юристом Никола Леруа, робким лютеранином. Вообще у него было немало приятелей с еретическим душком. Рабле предпринял подробное описание Вечного Города, который он изучил теперь до последнего vicolo[546]
, но потом оставил этот труд, узнав, что за него взялся миланский антикварий Марлиани и благополучно довел до конца.Тем временем Жан дю Белле напрасно проявлял всю гибкость своего ума и рассыпал цветы красноречия. Заручиться поддержкой кардиналов в деле английского короля ему не удалось. Он говорил хорошо, если верить Рабле, — лучше самого Цицерона, тем не менее брак короля Генриха VIII консистория все-таки не признала законным. И это вызвало тот самый раскол, который длится доныне[547]
. Не принимая непосредственного участия в переговорах, Рабле, однако, присутствовал на том совещании, когда папа и священная коллегия обсуждали этот сам по себе несложный, но чреватый важными последствиями вопрос. Он им живо заинтересовался: современные события возбуждали его любопытство не меньше, чем греческие, римские и еврейские древности.Пятнадцатого апреля посольство было уже в Лионе. Рабле издал здесь топографический труд Марлиани с латинским посланием епископу Жану дю Белле, в котором он в самых изысканных выражениях благодарит своего хозяина и покровителя.
«Чего я больше всего желал с тех пор, как составил себе некоторое представление об успехах изящной словесности, — пишет он в своем достойном Цицерона послании, — это объехать Италию и посетить главу мира — Рим. Благодаря твоей несказанной доброте желание мое исполнилось, и мало того, что я был в Италии, что уже само по себе драгоценно, но я был там вместе с тобой, ученейшим из людей, когда-либо живших в подлунном мире, и самым великодушным, за что я еще не воздал тебе достойной хвалы. Да, мне дороже видеть тебя в Риме, чем видеть самый Рим.
Видеть Рим — это счастье, которое может выпасть на долю всякого состоятельного человека, если только он не лишен рук и ног. Но какая радость видеть в Риме тебя, приветствуемого громом неслыханных рукоплесканий! Какая честь быть причастным к делам благородного посольства, во главе которого наш непобедимый король Франциск поставил тебя! Какое блаженство находиться возле тебя, когда ты произносишь речь перед священной коллегией о деле королевы английской!»
Жан дю Белле снова отправился в Италию в июле 1535 года, а вместе с ним и Франсуа Рабле. 18 июля они были в Карманьоле, 22-го — в Ферраре. Здесь посол прибегнул к помощи своего лекаря; он чувствовал недомогание, и езда на почтовых, по его словам, сильно утомляла его. Во Флоренции, где им пришлось остановиться, мэтр Франсуа и премилая компания его любознательных спутников любовались живописным местоположением города, архитектурой собора, величественными храмами и дворцами. Они наперебой выражали свой восторг по поводу всего этого великолепия, так что амьенский монах Бернар Обжор в запальчивости и раздражении наконец воскликнул:
— Не понимаю, какого дьявола вы все здесь так хвалите! Я осмотрел город с не меньшим вниманием, чем вы, да и зрение у меня не хуже вашего. И что же? Красивые дома, только и всего! Но, да будут мне свидетелями сам бог и святой Бернар, мой покровитель, я еще не видел ни одной харчевни, а ведь я все как есть высмотрел и выглядел… Ходим, ходим мы тут с вами, осматриваем, осматриваем, а в Амьене мы прошли бы втрое, вчетверо меньше, и я бы уже вам показал около пятнадцати старых, аппетитно пахнущих харчевен. Не понимаю, что за удовольствие глазеть возле башни на львов и тигров или на дикобразов и страусов во дворце Строцци. Честное слово, други мои, я предпочел бы увидеть хорошего, жирного гусенка на вертеле. Вы говорите, этот порфир и мрамор прекрасны? Не спорю, но, на мой вкус, амьенские пирожки лучше. Вы говорите, эти античные статуи изваяны превосходно? Верю вам на слово, но, клянусь святым Фереолем Аббевильским, наши девчонки в тысячу раз милее.
Стоит ли указывать, что это дословная цитата из Рабле? Не думайте, что брат Бернар Обжор толкует о мраморных львах и тиграх, — нет, он имеет в виду животных из княжеского зверинца. Итальянские вельможи держали диких зверей в своих дворцах. На рисунке Джованни Беллини, хранящемся в Лувре, изображены хищники, сидящие на цепи в подвалах роскошного дворца эпохи Возрождения.