Восстание Болотникова 1606–1607

В положении Комарицкой волости накануне восстания Болотникова следует отметить еще один момент. Г. М. Пясецкий указывает на то, что в административном отношении Комарицкая волость издавна занимала особое положение, так как входила в состав дворцовых земель — сначала литовских великих князей, а затем московских государей. Этим особым положением Комарицкой волости Г. М. Пясецкий объясняет то обстоятельство, что «Комарицкая волость не сливалась в разных актах, грамотах и отписках с городом Севском, как другие уезды с своими городами, а присоединялась к нему как особая единица, приданная ему в полицейском и административном отношении».

Особое положение Комарицкой волости выражалось и в том, что «в экономическом отношении она имела независимое от Севска управление, свою Дворцовую Приказную Избу, своих управителей и дворцовых старост»[298]. Характеризуя Комарицкую волость как дворцовую, Г. М. Пясецкий вместе с тем сообщает о коренных изменениях в положении Комарицкой волости накануне восстания Болотникова. Изменения эти состояли в том, что «царь Федор Иоаннович, ввиду стратегического значения Севского уезда, предоставил его, со всеми доходами, своему шурину Борису Феодоровичу Годунову»[299]. В этой связи Г. М. Пясецкий привлекает для характеристики Комарицкой волости времени Бориса Годунова знаменитую песню про «комаринского мужика», относя ее возникновение именно к началу XVII в. и видя в ней отражение реальных событий борьбы комарицких мужиков против Бориса Годунова как своего «барина». В такой интерпретации «Комаринской» ее слова:

Ах ты, сукин сын, комаринский мужик,
Не хотел ты свойму барину служить,

становятся «памятником измены комаричан Борису не только как государю, но и как своему помещику — барину»[300].

Нет необходимости говорить о том, насколько важны эти сообщения Г. М. Пясецкого. Превращение «комарицких мужиков» из дворцовых черных крестьян в крестьян частновладельческих, боярских, совпавшее притом по времени с введением «заповедных лет» и уничтожением права крестьянского выхода, должно было особенно остро сказаться на обстановке внутри Комарицкой волости. Вместе с тем такие перемены в положении Комарицкой волости создавали особо благоприятную почву для восстания комарицких крестьян, для которых в лице Бориса Годунова соединялся и глава крепостнического государства и феодал-боярин.

К сожалению, очень трудно определить, на основе каких источников построены сообщения Г. М. Пясецкого: что из этих сообщений является обоснованным документально, что имеет под собой местную традицию и что, наконец, представляет собой домыслы самого Г. М. Пясецкого.

То, что Комарицкая волость являлась дворцовой волостью и имела свое особое дворцовое управление, по-видимому, не может вызывать сомнений. Во всяком случае, излагая материалы петровской переписи 1707 г., Г. М. Пясецкий прямо говорит о том, что «в XVIII в. в селе Лугани сосредоточивалось управление всеми дворцовыми имениями Комарицкой волости. Здесь находилась Дворцовая Приказная Изба с дворцовым управителем и становыми старостами, стоявшими во главе управления»[301]. Можно думать, что эта Дворцовая Приказная Изба, как показывает само ее название, уже существовала и в XVII в.

Сложнее обстоит дело с вопросом о пожаловании Комарицкой волости во владение Борису Годунову. Мне не удалось установить, на чем основано утверждение Г. М. Пясецкого о том, что царь Федор Иванович пожаловал Комарицкую волость «со всеми доходами» Годунову. Но если Г. М. Пясецкий и не указывает источников этого своего сообщения (быть может, в основе его лежит местная традиция?), то само по себе сообщение о пожаловании Комарицкой волости Годунову представляется вполне вероятным.

Одно известие у Флетчера придает данному сообщению Г. М. Пясецкого еще больший интерес. Характеризуя доходы Годунова и перечисляя ряд местностей, доходы, с которых шли Годунову, Флетчер указывает, что Годунов получал также 30 000 рублей «out of Rezan and Sever (an other peculiar)»[302]. Середонин в своем комментарии к сочинению Флетчера отождествляет «Sever» с Северской землей и очень скептически относится к данному известию Флетчера, указывая, что «в высшей степени сомнительно, чтобы Борису принадлежали доходы с Рязанской и Северской областей и притом в количестве 30 000 рублей»[303].