Восстание. Документальный роман

Вместе с остальными я зашагал по каменистой тропе в карьер, где в дальнем его углу добывали розовый мрамор — блоками и плитами. Там работали голландцы и французы, державшиеся лучше нас — не потому, что Крамер снисходил к ним, а потому что им присылали посылки из дома. После великой войны европейцы договорились, что смогут передавать еду своим пленным. Поэтому пока мы превращались в мусульман, то есть дистрофиков, в чужих бараках ставили столы с «солидарностью», то есть супами в кубиках, сигаретами, печеньем, иногда даже консервами — все это получатели посылок жертвовали слабеющим товарищам. Когда две колонны, марширующие в разных направлениях, встречались, кто-то из них обычно подбрасывал нам немного солидарности вроде галет, хлеба или папирос. Тощим советским доверяли лишь собирать гранит для брусчатки. Склон Луизы был испещрен тоннелями, в которых копошились шахтеры, вгрызающиеся в рудное тело. К каждой штольне вел кабель, подключенный к компрессору. Инженер указывал, где бурить отверстия в стене забоя, и затем подавал туда сжатый воздух с такой мощностью, что гранитная плита откалывалась и рассыпалась на куски. Мы брали вагонетку поменьше и толкали ее к обломкам. Затем грузили в нее эти обломки и толкали обратно на свет божий. Гранит, сырые стены тоннеля и пахнущие особым едким креозотом шпалы — все было в скользкой глиняной смазке. Влажный воздух завивался туманом, и, когда мы с холода входили сюда, на секунду чудилось, что в подземелье тепло, но затем сырость проникала под одежду и под кожу.

Изредка бригады тасовали, но сегодня был не такой день. В тоннель выгнали весь блок. Сплошные беглые пленные, подпольщики из трудовых лагерей и украинцы — точнее, то, что от нас всех осталось за прошедшие месяцы. Двигаться здесь старались экономно, перекуривать при каждой возможности, камень поднимать медленно, тележку катить не надрываясь, но и не вяло, чтобы надзиратель не вызверился. Меру его animosite все чувствовали инстинктивно. Лишь только он набухал и в ярости дергался, чтобы избить виновных, как сразу же спор мгновенно разрешался общим согласием. Всем была выгодна такая развязка: надзиратель убеждался, что один его вид наводит ужас, а команда была благодарна и за такую передышку. Мы с Радченко и Никулиным задумались о такой волынке, осмотрев отколотый взрывом гранит. То ли в этот раз не рассчитали заряд, то ли в породе попалась крепкая жила, но куски были крупнее, чем требовалось для брусчатки. Остальная команда начала безропотно грузить негабарит в вагонетку. «Кто сегодня из инженеров?» — спросил Никулин. Я пожал плечами. Из-за дождя все, кроме охраны, спрятались в домики. «Хитлер», — ответил Радченко. Один инженер, совсем юный, носил квадратик усов, как у Гитлера. «Смотри, — воодушевился Никулин, — по серпантину туда минут двадцать, даже если Романек станет гнать. Пока достучимся и объясним, в чем дело, еще минут пять. Обратно вверх все полчаса ползти. Вот тебе и час». Я посмотрел на гранит. Обломки были не сильно крупнее необходимого, однако, если выставить ближе самые громадные, то может показаться, что весь подорванный пласт недорасколот. «Що вы встали! — бросил рукавицы Радченко. — Як из окопа на немца, так смиливо, а як волынить, так нема храбости». Никулин и я поплелись за ним. Если кто-то проявил инициативу, присоединяться надо, но сначала лучше посмотреть, что выходит, и не лезть вперед. Кузнецов, с трудом нагнувшийся за камнем, остановился и с надеждой глядел на нас. Утром мне не померещилось: он был особенно зелен, щеки провалились под скулы.

Увидев приближающуюся делегацию, Романек нахмурился и оглянулся, на всякий случай зафиксировав, где его напарник. «Пан Романек, побачьте, яки булыжники, — показывая на наш кусок стены, заговорил Радченко. — Герр инженер не схвалит, коли мы таких насыпем». Романек сплюнул и пошел за ним. Теперь замерли все — одни с надеждой, что трюк удастся и перемерять станут все камни, а до того остановят работу, другие с завистью, что кто-то устроил себе прогулку вместо согнись-разогнись. Радченко указал на обломки. Конечно, Романек был не дурак и шагнул дальше, чтобы посмотреть не выставленный крупняк, а остальной камень. Походив и поглядев на гранит с минуту, Романек показал рукой на отбойные молотки: «Чисть камень!» Идея обтесывать вывалившиеся куски была откровенно идиотской, и Радченко приготовился спорить, но я двинул его в спину — к домикам нам прогуляться точно не удастся, а вот погромыхать молотком вместо того, чтобы срывать поясницу, всяко лучше. Радченко осекся и кивнул: «Буде сделано, пан Романек». Судя по лицам, команда считала так же, как я, только Кузнецов отвернулся, привалившись к стене тоннеля.