Восстание Персеполиса

- Я не спрашивала, хочешь ли ты поговорить. Я сказала, мне нужно знать. Независимо от того, какого корабля я капитан, если ты на нём, значит, у тебя и у меня происходят четкие, открытые и честные разговоры о твоем психическом здоровье. Это не дружба. Это не воспитание. Это я говорю тебе, как всё будет. Мы оба знаем, что происходит, когда ты съезжаешь с катушек, и я не собираюсь притворяться, что ты больше или меньше того, что ты есть. Поэтому, когда я говорю, что мне нужно знать, всё ли с тобой в порядке, это приказ. Вопросы?

Амос стиснул челюсть, глаза прищурились и превратились в тонкие щелки. Но она не отступила. Когда он наконец улыбнулся, это больше не было то пустое, любезное выражение лица, к которому он обычно стремился. Эту его версию она никогда раньше не видела.

- Я расстроен, Бабс. Я зол. Но я в порядке. Пасть в борьбе для неё было тоже хорошим способом уйти. Я смогу с этим жить.

Бобби позволила себе отступить. Сердце стучало чуть быстрее, чем хотелось бы, но на лице это не отразилось.

- Тогда порядок. Бери свою команду, и прочешите корабль. Я предупрежу вас, когда мы перейдем на тягу.

- Уже, - сказал Амос. И мгновение спустя добавил - Знаешь, а ты будешь хороша во всех этих капитанских делах.

Глава пятидесятая Сингх

- Это именно то безрассудство, которое лежало в основе Транспортного Союза с момента его создания, - сказала Керри Фиск. Лицо её покраснело, жесты стали резкими, голос гудел от гнева при каждом слове. На ней была желто-коричневая с черным блузка, и зелёная повязка, ставшая символом антитеррористической солидарности всех, кто предан Лаконии и Высокому Консулу Дуарте.

- Союз заявлял, что стабильность и безопасность является основным приоритетом. Это было ключевым пунктом, благодаря которому им было позволено управлять пространством колец! Но что случилось в момент - в один момент - когда появился кто-то, достаточно сильный, чтобы поставить это под сомнение? Взрывы. Воровство. Убийство. Дух захватывает от такого лицемерия. Невероятно.

Интервью брал молодой человек, хорошо известный и в Солнечной системе, и на Медине. Сингх наблюдал, как он кивает и поглаживает подбородок, словно древний мудрец, обдумывающий глубокую мистическую истину. Благодаря его серьёзности Фиск выглядела ещё более грозной.

- И вы сказали бы, что сейчас ситуация стабилизировалась? - спросил он.

- Мы можем надеяться на это, - сказала Фиск, качая головой. - Когда я смотрю на то терпение, которое продемонстрировала нам нынешняя администрация, и на то насилие, которое стало ответом на него, это оставляет меня... даже не сердитой. Мне стыдно. Мы называли себя цивилизацией, и бандитизм - всё, что мы смогли предложить. Я могу только надеяться, что людям, обманывающим себя тем, что всё это можно оправдать, тоже стыдно.

Это было предложение, которое Сингх написал собственноручно, и передал Фиск. Она повторила его, словно это была спонтанная мысль, в её исполнении звучавшая довольно убедительно.

Из всех дел, которые он сделал с момента прибытия на Медину, Фиск и Лаконийский Конгресс Миров были, безусловно, самыми успешными. Все остальные - ускорение расписания перехода Бури в Солнечную систему, борьба с подпольем, управление станцией Медина, закончились провалом.

Катастрофа продолжалась пять часов и сорок пять минут, начиная с запуска корабля Джеймса Холдена, и заканчивая восстановлением полной функциональности станции Медина. За это время его лучший информатор и команда, отправленная для его поддержки, были уничтожены, внешние сенсоры станции отключены, силы Лаконианского десанта нейтрализованы, двери центров содержания под стражей взломаны, пятьдесят два заключенных исчезли, и пока не были пойманы, двадцать кораблей союза ушли неизвестно через какое кольцо или кольца, а Грозовой Шторм взят на абордаж и захвачен.

Это был, вне всякого сомнения, самый большой провал в обеспечении безопасности, о котором Сингх когда-либо слышал, и как губернатор станции Медина, он почти все это время провел, прячась в общественном туалете. Унижение засело в его животе, как камень, и у него было отчетливое ощущение, что он останется там навсегда.

Каждое его решение, принятое после прибытия на Медину, возвращалось к нему в свете его неудачи, и он чувствовал его, как порез на коже. Если бы с самого начала он отнесся к местному населению с большей осторожностью, был бы сейчас жив Касик? Если бы он решил ответить на попытку убийства более взвешенно, стало бы у подполья меньше последователей и союзников? Если бы он избежал путаницы при реструктуризации сил безопасности, сохранив Танаку, разоблачили бы они подполье раньше, и хватило бы им времени предотвратить всё это?