Восстание

— Вот что, милейший! На твое патриотическое возмущение мне в высшей степени наплевать, так как всем хорошо известно, насколько оно бескорыстно, но я никак не пойму, почему еврейской печатью возмущаешься именно ты, хотя сам с детства вроде бы еврей?

Стрешин невнятно пробормотал еще несколько негодующих слов и, воспользовавшись новым шквалом аплодисментов, гордо покинул трибуну печати. Тем временем в зале излияния восторга продолжались, и публика с жаром поддерживала их; после лобызания премьер-министров члены нового правительства спустились, чтобы пожать руки бывшим министрам и другим видным политическим мужам. Эти объятия и поцелуи вызывали восторженные клики «ура» и аплодисменты, причем наиболее продолжительными они были тогда, когда взволнованно обнимались вчерашние враги, всегда поливавшие друг друга грязью.

В обстановке трогательного единодушия, под овации, были затем приняты законопроекты, представленные новым правительством в целях восстановления порядка, и в первую очередь закон, разрешающий ввести осадное положение всюду, где это потребуется.

— Вот это другой разговор, братцы! — пробормотал Стан Рэкару, ирония которого всегда пользовалась большим успехом у собратьев по перу. — Нечего забивать нам голову чепухой и потчевать патриотическими конфетками. Ведь хозяева-то мы!

Рошу, не проронивший за все время ни единого слова, сейчас саркастически усмехнулся и повернул голову к Титу. Но тот исчез. Он увидел Еуджению Ионеску и вышел ей навстречу. Хотел сказать ей и Гогу, что Григоре Юга, который завтра утром собирался в уезд Арджеш вместе с новым префектом Балоляну, просил Титу составить ему компанию, чтобы не оказаться в Амаре, где неизвестно что произошло, в полном одиночестве. И хотя сейчас не следовало бы оставлять редакцию, он не может отказать Юге и решил ехать с ним. Если раньше он ездил туда для развлечения, то тем более обязан находиться рядом с Григоре сейчас, когда, возможно, сумеет в чем-нибудь ему помочь.

Гогу поднялся за Еудженией еще до конца заседания и встретил Титу в коридоре, у самых дверей, ведущих на трибуну. Им пришлось подождать несколько минут. Гогу воспользовался этим и рассказал Титу, по секрету от Еуджении, и без того страшно напуганной, что какой-то депутат из Питешти только что сообщил ему весьма устрашающие сведения о беспорядках, бушующих в южной части уезда Арджеш. Определенного еще ничего не известно, так как вот уже два дня непосредственная связь между городом Питешти и этими районами прервана, но ходят упорные слухи, будто там произошли убийства.

— Вы, верно, сами понимаете, что у меня творится на душе, дорогой Херделя! — продолжал Гогу. — Надина находится среди бунтовщиков, среди убийц. Как она там, удалось ли ей бежать или она попала в руки крестьян? Бедный отец в отчаянии, рвет на себе волосы, что отпустил ее. Он так болен и стар, что, конечно, не вынесет, если узнает, что с его любимицей Надиной случилось несчастье. Настоящая трагедия!.. Дай бог, чтобы все уладилось, но я лично и слышать больше не хочу о поместье и крестьянах, даже если мне суждено жить бесконечно долго. Я готов просто подарить Леспезь, только бы отделаться от земли! Врагам своим не пожелаю испытать то, что мы пережили за эти несколько дней!

Еуджения была взволнована торжественным характером заседания. Титу она посоветовала — причем Гогу поддержал ее, но как-то неуверенно, — не ехать в деревню, чтобы не оказаться в таком же положении, как Надина, тем более что войска могут открыть огонь и не исключены кровопролитные столкновения. Херделя возразил скромным топом героя, собирающегося на войну:

— Что вы, сударыня, даже если со мной что случится, это не потеря!

Л. Ребряну

«Восстание»

4

Только к вечеру толпа вышла наконец из примэрии и повалила к усадьбе Мирона Юги, переругиваясь и шумно галдя, будто направляясь на свадьбу. Чем громче люди бранились, тем больше распалялись и ожесточались. На шум сбежались и дети, с любопытством сновавшие сейчас между взрослыми.

— Эй, Кристаке, бросай к черту свой прилавок! — заорал Трифон Гужу, проходя во главе толпы мимо корчмы, на пороге которой стоял Бусуйок. — Либо ты с нами, либо с ними, но мы должны знать, чтобы зарубку сделать.

— Иду, иду, Трифон, дружище! — испуганно заторопился корчмарь. — Как же мне не пойти, когда все село идет?.. Эй, жена! — крикнул он, повернувшись. — Слышь, побудь-ка здесь, а я пойду с народом!

Женский голос пробормотал что-то невнятное, но Бусуйок, напустив на себя веселый вид, уже смешался с толпой. На самом деле он успокоился лишь после того, как увидел среди крестьян самых уважаемых людей села, и даже старосту Правилэ.

— Вот это правильно, братцы! — заявил корчмарь окружающим. — Коли будем все заодно, никто против нас не выстоит!