Хотя Бун советовал Лори не отходить от Нарцисса, вида Мидиана в огне хватило, чтобы привлечь ее спутника с безопасного холма к кладбищенским воротам. Лори прошла за ним, но ее присутствие как будто стесняло его скорбь, потому она держалась в нескольких шагах позади, и скоро их разделили дым с темнеющими сумерками.
Сцена перед ней была полной сумятицей. Все попытки довершить атаку на некрополь прекратились после того, как Бун обратил Эйгермана в бегство. И его люди, и гражданские отступали от стен. Кто-то уже уехал – наверняка опасаясь того, что будет, когда солнце нырнет за горизонт. Впрочем, большинство остались, готовые по необходимости пойти на попятный, но завороженные зрелищем разрушений. Ее взгляд переходил с одного на другого в поисках намеков на их переживания, но все лица казались пустыми. Они напоминали посмертные маски со стертыми эмоциями, думала Лори. Вот только теперь она
Брешь в дыму открыла солнце, зависшее на краю мира. Красный свет ослепил Лори. Она закрыла глаза.
В темноте, недалеко позади, она услышала дыхание. Открыла глаза и начала поворачиваться, зная, что это зло. Уже поздно бежать. Маска был в ярде от нее и приближался.
Оставались секунды до того, как ее нашел нож, но этого хватило, чтобы увидеть Маску таким, как никогда. Вот вся пустота на увиденных лицах, совершенно усовершенствованная; человеческое зло как миф. Бессмысленно называть его
Оно полоснуло по руке. Раз, и второй.
На сей раз оно не дразнило. Оно пришло с ней расправиться.
Раны жгло. Лори инстинктивно закрыла их рукой, но движение дало возможность сбить ее с ног. Она не успела приготовиться к падению. Удар опустошил легкие. Всхлипывая без воздуха, она отвернулась к земле, чтобы закрыться от ножа. Земля под ней как будто содрогнулась. Наверняка иллюзия. Но это повторилось.
Она оглянулась на Маску. Он тоже ощутил дрожь и смотрел на кладбище. Эта заминка будет единственной отсрочкой; ей надо воспользоваться. Выкатившись из его тени, она поднялась на ноги. Ни следа Нарцисса или Рейчел; никакой надежды на спасение от посмертных масок, оставивших свой караул и торопившихся прочь от дыма, пока усиливалась дрожь. Не сводя глаз с ворот, куда вошел Бун, она, спотыкаясь, спустилась с холма, пока пыльная земля плясала у ее ног.
Источником возмущения был Мидиан. Его сигналом – исчезновение солнца, а с ним и света, запершего местный народ под землей. Это их шум сотрясал землю, когда они разрушали свое убежище. То, что было внизу, больше внизу не останется.
Знание не сбило ее с курса. Что бы ни высвободилось за воротами, Лори давно уже с ним примирилась и могла ожидать пощады. От ужаса за спиной, не отстававшего ни на шаг, ей ждать нечего.
Теперь только огонь от гробниц освещал ее путь – путь, усеянный обломками осады: бензиновыми канистрами, лопатами, брошенным оружием. Она была почти у ворот, когда заметила у самой стены Бабетту с лицом, искаженным ужасом.
–
Бабетта послушалась – тело как будто растаяло в звериное, когда она обернулась и помчалась через ворота. Лори отставала всего на несколько шагов, но когда переступила порог, дитя уже пропало, затерялось на задымленных аллеях. Здесь дрожь была так сильна, что корчевала камни мостовой и низвергала мавзолеи, словно некая сила под землей – возможно, Бафомет, Тот, Кто Создал Мидиан, – сотрясала основания некрополя, обращая округу в руины. Она не ожидала такой жестокости; шансы выжить в катаклизме минимальны.
Но лучше быть погребенной под щебнем, чем сдаться Маске. И, в конце концов, быть польщенной, что судьба хотя бы предлагала ей гибель на выбор.
XXII
Терзания
Вкамере в Шир-Неке Буна снедали воспоминания о лабиринте Мидиана. Закрывая глаза из-за солнца, он понимал, что затерялся в нем, только чтобы, открыв снова, найти сходство с лабиринтом лишь в рисунке на кончиках пальцев и вен на руках. Вен, по которым не бежала кровь; напоминание о его позоре, как и Мидиан.
Лори развеяла чары отчаяния, когда пришла не умолять, а
Сейчас, вернувшись на аллеи, породившие его чудовищное состояние, он видел в ее любви жизнь, которой его тело больше не обладало.
Это утешение пригодилось ему в пандемониуме. Ночной народ не просто рушил Мидиан – он стирал с лица земли всякий намек на свою суть или память о своем появлении. Бун всюду видел их за работой – они заканчивали то, что начал набег Эйгермана. Собирали ошметки своих павших и бросали в пламя; сжигали свои постели, свою одежду – все, что не могли забрать с собой.