Восточнославянская этнография

Крошечные коровайные песни не представляют ни историко-литературного, ни эстетического интереса. В них много религиозно-мифических элементов, и потому они заслуживают внимания историка культуры и мифолога. Содержание коровайных песен состоит в изображении того, кто и как приготовил коровай, из какого материала и какой хороший он вышел. В белорусской песне «хорошая учиняла, румяная месила»; в червоно-русской песне «голината муку сияла, а рижа росчиняла, а хороша мисыла»; в Мозырском у. «товстая в печь сажала, а зубатая зазирала, а чорнявая, сердечная из печи виймала»; в Черниговской губ. «кучерявый нич мете, а богатый сажае» (82, с. 245; 35, с. 12; 204, 4, с. 237, 238). Обращаясь к определению материала, из которого приготовляется коровай, и его достоинства, нельзя не остановиться на замечательной в данном случае образности и меткости поэтической характеристики коровая. «В течение моей сочинительской карьеры, — писал И.С. Тургенев Я.П. Полонскому, — я никогда не отправлялся от идей, а всегда от образов…» (193, с. 154). Народ должен сказать то же самое. В народной поэзии, как во всякой истинной поэзии, образ стоит на первом месте, и часто вся суть песни состоит именно в образе, в картине, в сравнении. Замечательно, что в народной поэзии в постоянные и типичные образы вылиты самые простые и обыденные понятия, например понятия времени, пространства и качества. Народная поэзия почти не знает слов: «близко», «далеко», «давно», «никогда», «хорошо», «дурно»; она заменяет их поэтическими образами, которые, как готовый драгоценный капитал, находятся всегда под руками и в распоряжении творческого духа народного поэта и в значительной степени облегчают ему процесс создания песни.

Так, в народной поэзии вместо слова «никогда» в знак того, что совершившееся не может возвратиться или повториться, употребляются следующие образные выражения:

Як стане по степу витер повиваты,
Очерет та тырсу по степу розсыпаты (204, 5, с. 880).

Як синий камень на верх изорне,
А павине перо на дно потоне (204, 5, с. 907).

Як поросте у свитлоньц
Трава на помост! (204, 5, с. 743).

Колыб уже ты, козаченьку,
Тоди оженывся,
Як у млыни на камени
Кукиль уродывся (204, 5, с. 272).

Посей же ты руту круту на сим камени:
Як та рута, як та крута буде сходити,
Тогди ж ты ся, Ивасеньку, будешь женити (41, 1, с. 75).

Возьми, маты, писку жменю,
Посий его на камени:
Ой коли той писок зийде,
Тоди твой сын з вийска прийде (204, 5, с. 942).

Вместо слова «далеко» в смысле отдаленности и малоизвестности или в дополнение к нему обычны следующие образные выражения:

Степ широкий, край далекий —
Милаго не бачу (204, с. 184).

Повив милый кони
До далекаго краю,
До тихаго Дунаю (204, 3, с. 46).

Поидемо у мий край,
Поидемо за Дунай (204, 5, с. 48).

Чого ж мени не легко?
Десь мий милый далеко:
За густыми лозами
Заливается слизами,
За жовтым писочком
Утирается ручничком (204, 5, с. 67).

В некоторых случаях имя числительное придает выражению силу. Так, в одной малорусской песне казак переночевал одну ноченьку с женой пана. Неожиданно явился пан. На вопрос мужа, почему помяты подушки и на постели лежит казак, жена ответила, что конь сломал ему ноги и она его приютила. Пан одарил его деньгами.

Казак вскочил на коня и запел веселую песню:

Ой що ж мени
Пан Бог дав!
Сим лит паню обнiмав,
И ще за те плату взяв (204, 5, с. 65).

В других песнях:

Запашный василечок три запахи мае (204, 5, с. 485).

Бидная вдова девьят думок мае (204, 5, с. 486).

В коровайных песнях числительная обрисовка предмета весьма обычна. Так, при печении коровая поют:

Ой годи, годи, пшеныце,
Сим лит у стози стояты! (204, 5, с. 216).

Сама ж я не знаю,
Што у гетном кароваю:
Сями поль пшениченка,
Сями рек водзиченька (209, с. 317).