Восточные славяне накануне государственности

Насколько нам известно, при раскопках салтовских памятников целых образцов одежды не обнаружено, но едва ли она принципиально отличалась от одежды других аланов и «степного» населения в целом. Выше была сформулирована гипотеза о варягах, расселявшихся в центральной и южной полосе Восточной Европы, как «федератах» аланского Русского каганата. Она вполне может быть подкреплена известными к настоящему времени данными об одежде варягов.

По словам С.Ю. Каинова, предпринявшего попытку реконструкции костюма варяга Х в. на основе материалов захоронений, «кафтан, как тип одежды, несомненно, был заимствован русами у кочевников. Сам покрой его как раз приспособлен для верховой езды. Хорошо сохранившиеся образцы аланских кафтанов IX века, найденные на Северном Кавказе, дают представление о системе кроя этого типа одежды. Аланские кафтаны, в зависимости от богатства владельца, изготавливались из шелка (византийского, китайского и согдийского) либо из льна. Некоторые кафтаны подбивались мехом… Более суровые климатические условия на большей части территории Древней Руси (особенно в ее северных районах), а также дороговизна такого материала, как шелк, дают основание предполагать, что при шитье русских кафтанов могла использоваться шерстяная ткань… Можно предположить, что русы, заимствовав у степных кочевников саму идею кафтана, изменили эту одежду в деталях» (Каинов 2004: 10).

Что касается шапки варяга, то «представленный на нашем рисунке головном убор является реконструкцией «русской меховой шапки», известной по скандинавским сагам. В Бирке в двух погребениях найдены серебряные, украшенные сканью и зернью, конические колпачки, которые трактуются как окончания головных уборов колпакообразной формы с меховой оторочкой. По мнению некоторых шведских исследователей, именно так выглядела «русская шапка», изготовленная мастерами Киевской Руси. Сама форма шапки, скорее всего, принадлежит кочевническим культурам – об этом, в частности, свидетельствуют колпачки, аналогичные происходящим из Бирки, но украшенные в другой технике и найденные в Венгрии» (Каинов 2004: 11).

Таким образом, комплекс одежды (уже варяжских и славянских) русов Х в. состоял из элементов в значительной, если не в решающей степени заимствованных у жителей степи. И едва ли мы ошибемся, если предположим, что основным источникам подобных заимствований была аланская салтовская культура.

Можно вспомнить и описанную Львом Диаконом прическу князя Святослава («Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода»: IX. 11) (Лев Диакон 1988: 82), не объяснимую ни из славянских, ни из скандинавских обычаев. Параллель находим в регионе Тмутаракани, там, где проживали «родственники» салтовских аланов, которые, как показал Д.Л. Талис, также именовались в источниках «росами» (Талис 1973: 229–234; 1974: 87–99). В 1237 г. через Матрику (Тмутаракань) в Поволжье проезжал монах-доминиканец Юлиан. По его словам, из Константинополя он со своими спутниками «прибыл в землю, которая называется Зихия, в город, именуемый Матрика, где князь и народ называют себя христианами, имеющими книги и священников греческих». Юлиан отметил, что у знатных людей Матрики существует обычай «в знак знатности оставлять немного волос над левым ухом, обривая всю голову» (Насонов 1940: 98). Скорее всего, и прическа Святослава – элемент, перенятый у салтовских аланов.

Таким образом, сообщаемые восточными авторами, передающими «Анонимную записку» первой половины IX в., этнографические данные о русах, на наш взгляд, вполне поддаются историко-археологической проверке, которая показывает их разительное соответствие реалиям салтовской археологической культуры, подтверждая тем самым гипотезу Д.Т. Березовца и развивающих ее ученых о тождестве русов с хаканом во главе ранних восточных источников и аланов, носителей салтовской культуры.

Глава VII. Сказание о призвании варягов в начальном русском летописании

I. «Новгородско-ладожская» альтернатива начального летописания и варианты её решения в историографии

В летописях, наиболее авторитетных с точки зрения отражения в них начальных этапов русского летописания, Сказание о призвании варягов содержит существенное разночтение: если в том, что Трувор сел в Изборске, а Синеус стал князем белоозерским, они едины, то в вопросе определения города, в котором вокняжился старший из варяжских братьев, Рюрик, решительно расходятся.