Восточные славяне накануне государственности

Публикаторы Владимирского летописца отметили, что он «представляет собой краткое извлечение из большого летописного свода, который по своим особенностям стоял в близком родстве с погибшей Троицкой пергаменной летописью… В этом основное значение Владимирского летописца, так как он позволяет более точно восстановить некоторые тексты Троицкой летописи, имеющей важное значение в истории русского летописания» (Тихомиров, Муравьёва 1965: 3). Несмотря на то что данное заключение было сделано М.Н. Тихомировым ещё в 1965 г., по непонятной причине никто из исследователей «новгородско-ладожской» альтернативы Сказания о призвании варягов, писавших после выхода 30-го тома ПСРЛ (А.Г. Кузьмин, М.Х. Алешковский, Д.А. Мачинский, И.Я. Фроянов, М.Б. Свердлов, В.Л. Янин, Е.Н. Носов, Т.Л. Вилкул[106], А.А. Гиппиус и т. д.), не обратился к Владимирскому летописцу для прояснения вопроса о том, что же читалось в протографе Троицкого и Лаврентьевского списков.

Л.Л. Муравьёва, обратив внимание на то, что во Владимирском летописце присутствует группа известий новгородского происхождения, находящих, по её мнению, аналогии в Новгородской IV летописи, отнесла к их числу и рассказ о вокняжении Рюрика в Новгороде (Муравьёва 1968: 38). Согласиться с этим невозможно, поскольку в Новгородской IV летописи читается, что братья-варяги приводят с собой «дружину многу», а в том варианте варяжской легенды, который представлен во Владимирском летописце, находим в соответствующем месте «всю русь» как в древнейших редакциях ПВЛ (Таблица 2). Поэтому Сказание о призвании варягов во Владимирском летописце не может быть связано с новгородским летописанием и отражает ту же традицию, которая представлена в ПВЛ.

Проведённое нами сопоставление варяжской легенды в варианте Лаврентьевской летописи с её записями в Львовской летописи и во Владимирском летописце, на наш взгляд, не оставляет сомнений в том, что в исходном летописном тексте, бывшем источником общего протографа Лаврентьевского и Троицкого списков, читалось именно «старѣишии Рюрикъ сѣде в Новѣгороде», как видим это во Владимирском летописце и Львовской летописи, сохранивших написание текста-протографа.

Пожелание Т.Л. Вилкул о необходимости «удалить из последующих переизданий 1-го тома ПСРЛ» конъектуру «сѣде в Новѣгороде» (Вилкул 2008: 280) должно быть категорически отвергнуто. Напротив, в переиздания первого тома ПСРЛ необходимо добавить ссылки на чтение данного места во Владимирском летописце и в Львовской летописи.

Проведённый нами анализ с расширением источниковой базы (привлечением Владимирского летописца и Львовской летописи) позволяет присоединиться к выводу А.А. Шахматова об изначальности в русском летописании «новгородской» версии варяжской легенды. Первоначально она присутствовала и в тексте ПВЛ древнейшей, известной нам по Лаврентьевской летописи редакции и только на этапе создания того её варианта, который представлен в Ипатьевском и Хлебниковском списках, в Сказание о призвании варягов были, видимо, тем же летописцем, который рассказывает о своём посещении Ладоги, сделаны две «ладожские» вставки и изъят противоречащий им пассаж о новгородцах «от рода варяжьска».

Руины Любошанской крепости

Данный вывод, важный сам по себе, тем не менее не означает автоматически, что «новгородская» версия варяжской легенды, раньше попавшая на страницы летописей, лучше отражает исторические реалии середины IX в. Более достоверной теоретически может быть и версия, позднее включённая в летописи (Новгород пользовался гораздо большим политическим влиянием, нежели Ладога, и имел, очевидно, больше возможностей для отстаивания своего взгляда на историю, чем его пригород). Поскольку и «новгородская», и «ладожская» версии вокняжения Рюрика наличествовали в древнерусской книжности, для прояснения того, какая из них более адекватно отражает историческую реальность, необходимо рассмотреть некоторые историко-археологические реалии времён летописного «призвания варягов».

III. «Новгородско-ладожская» альтернатива и некоторые исторические реалии середины IX в.

Не касаясь всех аспектов сложного и многогранного «варяжского вопроса», который активно дискутируется в новейшей историографии (для наших целей достаточно ограничиться тем, что летописные варяги – это некие выходцы из циркумбалтийского региона, чего, кажется, никто не оспаривает[107]), посмотрим на происходившие в период становления Древнерусского государства на севере Восточной Европы события с точки зрения реконструкции общего хода исторического процесса.