Восточные славяне накануне государственности

Рядом с неукреплённой Ладогой существовала славянская крепость Любша (где укрепления были возведены ещё в конце VII – начале VIII в.) (о Любшанском городище см.: Рябинин, Дубашинский 2002: 196–203; Рябинин 2003: 16–19), притом что поселение в Ладоге до последней четверти IX в. не имело укреплений[108]. Очевидно, что укреплённое поселение политически господствовало над неукреплённым. Это даёт нам ключ к пониманию того, что представляло собой с историко-социологической точки зрения раннее поселение в Ладоге (об итогах археологического изучения древней Ладоги см.: Кирпичников 1984: 20–42; 1985: 3—27; 1988: 38–79; 1997а: 5—25; Кирпичников, Губчевская 2002; Кирпичников, Сарабьянов 2010; Рябинин 2003: 9—16; Лебедев 2005: 459–476; Кузьмин 2008: 69–94; Носов 2012: 102–107): оно было полиэтничным международным торговым эмпорием, находившимся под политическим контролем словен и их крепости Любши.

Поэтому периодически возникающие историографические спекуляции о Ладоге как о центре некоей скандинаво-славяно-финской политии, как о «столице», откуда варяги-скандинавы будто бы управляли славянами и т. п.[109], должны быть решительно отвергнуты как противоречащие фактам. Торговое поселение в Ладоге не имело и в силу самой своей социальной природы не могло иметь значение политико-организационного центра, не могло быть «столицей» севера Восточной Европы.

Историческая ситуация в Ладожско-Ильменском регионе и соседних землях существенно меняется в середине IX в.: с этого времени варяжская дружинная культура отмечена на Новгородском (Рюриковом) городище, признаки проживания варягов появляются в Верхнем Поволжье и в некоторых других пунктах (Седов 1999а: 125–127), что вполне согласуется с рассказом ПВЛ о призвании Рюрика и его варягов[110]. Учитывая, что в предшествующие сто лет словене вполне успешно блокировали продвижение варягов, то их успешное перемещение на юг и восток около середины IX в., очевидно, явилось результатом союза со словенами. И именно как союзники словен варяги получили возможность такого продвижения.

Соответственно, можно, на наш взгляд, говорить о том, что легенда, зафиксированная в НПЛ и в ПВЛ, в общем, вполне исторично передаёт суть произошедших событий. Появление Рюрика в землях словен, главенствовавших в северной восточнославянской политии, стало результатом определённого соглашения – «ряда» – между ним и словенами, а также их союзниками (кривичами, мерей и чудью) (о северном восточнославянском этнополитическом союзе, объединившем словен, кривичей и мерю, см.: Седов 1999а: 82—142). О высоком уровне социально-политической организации словен и демонстрации ими своего единства и силы говорят погребальные памятники (которые могли выполнять также и культовые функции) представителей их социальной элиты – сопки VIII–X вв., представлявшие собой огромные курганы высотой от 2–3 до 10 м, для возведения которых были необходимы серьёзные трудовые затраты (о сопках ильменских словен см.: Седов 1970а; 1982: 58–66; 1999: 158–165. О социокультурном значении сопок см.: Конецкий 1989: 140–150; 1993: 3—26. О культовом значении сопок см.: Свирин 2006: 231–251).

Избрание князя из числа выдающихся по своим личным качествам мужей – традиционное для славян и других народов периода «военной демократии» явление[111]. При этом решающее значение имеет не этническая принадлежность или происхождение, а личные качества человека как политика, дипломата и военачальника[112]. Ближайшей типологической аналогией «призвания» Рюрика является избрание среднедунайскими славянами VII в. своим правителем галло-римского или франкского купца Само, завоевавшего их расположение благодаря своей доблести в битвах с аварами (Ронин 1995: 364–397; Жих 2019). Рюрик (или его исторический прототип), вероятно, подобно Само, был храбрым воином и выдающимся политиком, заслужившим уважение и признание со стороны словен[113]; идею о том, что летописный Рюрик является чисто легендарной личностью, мы не разделяем, так как сказание о призвании варягов хорошо согласуется с совокупность известных современной науке историко-археологических данных о событиях, происходивших на севере Восточной Европы в середине IX в.

Вполне историчны описанные в летописях примерные границы политии Рюрика (Свердлов 2003: 112–115), а фиксируемый археологически факт резкого увеличения в этот период потока дирхемов, поступающих в пределы этих границ (обобщение соответствующих данных см.: Серяков 2016: 183–193), говорит о том, что Рюрик вполне успешно решал ключевые экономические задачи своего «государства».

Поскольку Рюрику удалось укрепиться у власти и именно его потомки (или люди, по каким-то причинам ставшие возводить к нему своё происхождение) стали правящей династией, в исторической памяти довольно стандартный эпизод политической практики словен периода «военной демократии» трансформировался в то, что мы называем Сказанием о призвании варягов.