Союз северных славиний обладал и серьёзной военной силой. Около середины VIII в. в устье Волхова появляются варяги, выходцы из Балтийского региона, где формируется полиэтничное торговое поселение в Ладоге (Кирпичников 1988: 39), связанное с Балтийско-Волжским путём, но дальше в глубь Восточной Европы около ста лет они не продвигаются, по сути, ни на шаг: до середины IX в. ни на одном поселении, кроме Ладоги, не выявлено надёжных признаков проживания варягов, носителей циркумбалтийской дружинной культуры (находки отдельных вещей не в счёт, так как они свидетельствуют не о проживании выходцев из Балтийского региона, но только о контактах с ними словен, кривичей и т. д.).
Получая от словен, псковских и полоцких кривичей, чуди и мери «корм» для себя и своей дружины, Рюрик так же, как некогда Само, выполнял традиционные для славянских князей общественно полезные функции (защита своей земли, суд, текущее административное управление, охрана безопасности торговых путей, строительство городов и крепостей, сбор дани с подвластных племён и т. д.).
Сказанное выше о варягах и словенах решительно не позволяет связывать с варягами русов ранних восточных, византийских и западноевропейских источников, действующих на юго-востоке Европы, которыми правит каган. В то время как варяги ещё не продвинулись никуда дальше Ладоги или в лучшем случае только появились на Новгородском городище и в Верхнем Поволжье, источники надёжно локализуют русов с каганом во главе в Юго-Восточной Европе (Березовец 1970: 59–74; Рыбаков 1982: 172–234; Седов 1999: 50–82; 1999а: 27–70; 2003: 3—14; Поляк 2001: 87–91; Галкина 2002: 63—138; 2006: 202–270; 2012: 42—155, 256–313; Свердлов 1970: 363–369; 2003: 92–99; Толочко 2013: 38–59; Фроянов 2015: 93–98).
Корни этнонима и/или хоронима
При этом нет достаточных оснований помещать Русский каганат и на Среднем Днепре в Киеве, как делают многие исследователи (см., напр.: Рыбаков 1982: 284–316; Горский 2004: 54–58; Толочко 2013: 46–59; Фроянов 2015: 97–98), так как для первой половины IX в. здесь нет такого уровня материальной культуры, который позволял бы говорить о существовании столь мощной политической единицы.
Ближе всего к решению проблемы Русского каганата, на наш взгляд, подошёл с одного конца В.В. Седов и Д.Т. Березовец с Е.С. Галкиной – с другого, сомкнувшие тему с двух сторон. В.В. Седов связал Русский каганат со славянской волынцевской культурой, существовавшей в VIII – начале IX в. на Правобережье Днепра, с захватом небольшого участка Левобережья в районе Киева, территория которой совпадает с ареалом Русской земли «в узком смысле» (Седов 1999: 50–82; 1999а: 27–70; 2003: 3—14). Но в «Анонимной записке» в качестве характерного для русов типа погребения названо захоронение по обряду ингумации в «могиле в виде большого дома» (Новосельцев 1965: 398), в то время как волынцевцы практиковали стандартное для славян трупосожжение, также большинство восточных авторов различают русов и славян как разные этносы.