Восточные страсти

— Контракт будет составлен в ближайшее время, хе-хе, — сказал Голландец, — и вы сможете подписать его сразу после сиесты.

— Сиесты? — не поняла она.

— Это слово заимствовано из испанского языка, — объяснил Голландец. — В полуденный зной, особенно после плотного обеда, хорошо хотя бы немного вздремнуть.

— Хорошо, — сказала она. — Я ни в коей мере не против того, чтобы оказаться в постели, но не уверена, что буду спать.

Он умышленно оставил без внимания возможность дальнейшего обсуждения этой темы, и гостью проводили в отведенные ей комнаты.

Оставшись один, Голландец неспешно вернулся к своему необъятному плетеному креслу и грузно опустился в него. Девушка-рабыня поднесла ему стакан фруктового сока, куда было добавлено чуть-чуть голландского джиневера[24], а две другие принялись обмахивать его веерами из страусовых перьев. Однако он почувствовал, что атмосфера вокруг утратила свое обычное равновесие, что-то встревожило его всегда таких невозмутимых подруг, и результата их стараний он никак не ощущал.

Он всмотрелся в лицо одной из них, смешанного китайско-индонезийского происхождения, которая была одной из его нынешних фавориток.

— Что тревожит тебя и твоих подруг, Ван Ча? — вежливо осведомился он.

Девушка отвернулась и не произнесла ни слова.

— Я надеюсь, что кто-то мне все-таки ответит, хе-хе, — сказал Голландец низким, ласковым голосом.

Его замечание было встречено глухим молчанием, и даже попугаи оборвали свои пронзительные вопли.

Голландец кротко вздохнул и взял в руки переметную сумку, висевшую на его кресле. Он не спеша вынул из нее кнут и резким взмахом рассек воздух.

— Я не терплю вида ссадин на прекрасном теле, и вы все об этом знаете, — размеренно произнес он. — Но иногда надо занять твердую позицию — для нашего общего блага. Я бы хотел попросить кого-нибудь из вас позвать ко мне Деру.

Деру был шефом телохранителей и часто выполнял те поручения Голландца, которые он не доверил бы никому другому. В их число входила порка вышедших из подчинения девушек. Деру должен был пороть ослушницу до того момента, пока она не захочет раскаяться в своем проступке.

Как он и ожидал, девушки тут же зароптали и проявили столь явное неудовольствие, что их голосами были даже заглушены крики попугаев, принявшихся вновь надрываться что есть мочи. Голландец со вздохом сунул в рот длинный, тонкий шерут[25]. Одна из девушек поспешно поднесла ему огонь, который высекла с помощью кремня и трутницы. Он задумчиво раскурил сигару.

— Я пока жду, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, — и, полагаю, показываю пример редкого терпения.

Он немедленно был заверен в том, что окружающие разделяют его предположение. И тогда причина общего расстройства сама собой выскочила наружу.

Оказывается, ответственность за него лежала на белом человеке, прибывшем с госпожой с ярко-красными волосами. Он угрожал девушке, которая первый раз показала ему дорогу в покои, поклявшись, что застрелит ее из своего пистолета, если она не отдастся ему. Девушка, заверили Голландца ее подружки, хорошо помнила устав поведения в имении. Половые сношения были запрещены, кроме тех случаев, когда приказывал хозяин. И тогда уж они были обязательны.

Голландец покачал головой: что за идиот этот Браун! До него не дошло, что, веди он себя прилично, ему бы, как гостю, подарили одну из девушек, с которой он мог предаваться радостям жизни все то время, что находится в усадьбе. Его грубая невоздержанность, однако, круто меняла все намерения гостеприимного хозяина.

— И где сейчас ваша подруга? — небрежно спросил он.

Ему сказали, что она в ужасе и отчаянии убежала в свою комнату. Он сразу послал за ней. Лицо миловидной девушки, когда она приближалась к необъятному бамбуковому креслу, было искажено страхом. Она понимала, что нарушила одно из непреложных правил, установленных Голландцем, поддавшись на угрозы гостя, и теперь, в лучшем случае, ее ожидала суровая порка. Голландец частенько обескураживал своих подданных.

— Расскажи мне обо всем сама, — мягко попросил он.

Рассказ девушки был прост и незатейлив. Браун обратился к ней на неизвестном ей языке. Впрочем, смысл сказанного было нетрудно понять. Она стала возражать, ясно дала понять, что не собирается ложиться с ним в постель, и тогда он свалил ее на пол, вытащил пистолет, взвел на нем курок и приставил к ее виску. Она уже видела однажды в портовом салуне, за несколько дней до того как Голландец приобрел ее у предыдущих хозяев, как во время драки застрелили моряка, и ей теперь было хорошо известно, каким смертоносным огненным оружием обладают люди с Запада. И поэтому в ужасе она отдалась этому человеку.