Восточный вал

– Со знамениями и озарениями у нас сложновато, – согласился Крайз. – Но если они уже трижды посетили Отшельника…

– В любом случае, – проигнорировал его иронию Штубер, – завтра этот христопродавец начнет священнодействовать.

К удивлению барона, после этих слов Крайз набожно перекрестился.

– Будет ли когда-нибудь оценено все то, – вздохнул он, по-монашески потупив взор, – что мы с вами, ежедневно, стоя между жизнью и смертью, делаем для всемирной науки?

– Будет… Причем достойнейшим образом.

– Неужели верите в это?

– Верю, наши труды будут оценены. Но лишь в том случае, если нас обоих повесят на виселице, которую соорудит прямо здесь, в «Регенвурмлагере», мой Отшельник. Величайший, должен вам сообщить, висельничных дел мастер!

– Мрачный юмор у вас, барон фон Штубер.

– Могу даже уточнить: погибельный и виселичный. Но таков мой жизненный принцип: видеть и воспринимать все в самых мрачных философских тонах.

– Но все же в философских…

– Естественно. Вам приходилось когда-либо встречать человека, в котором талант великого скульптора поступался лишь таланту великого мастера сотворения виселиц, автора лучшей виселицы Второй мировой войны?! То-то же, – не стал Штубер дожидаться ответа Крайза, – и мне тоже не приходилось.

– Только теперь я начинаю понимать, сколь высоко вы оцениваете своего подопечного. Но станут ли точно так же оценивать его остальные знатоки войны?

– Не станут, – сразу же объявил Штубер. – И знаете почему? Да потому что «им не дано постичь!», – как возвещает мир в подобных случаях один из лучших моих диверсантов – агент Магистр.

17

По мере того, как лжефюрер удалялся, Гиммлер и Кальтенбруннер медленно поднимались и все напряженнее смотрели ему вслед. Казалось, еще мгновение-другое, и оба вершителя судеб рейха взорвутся, пусть запоздалым, но достойным последователей фюрера «Хайль!».

Что удержало их, почему они так и не смогли ответить на этот взрыв патриотических эмоций «фюрерским приветствием», этого они объяснить не смогли бы. Как не смогли бы объяснить и то, какая сила, какое внутреннее побуждение заставило их в конце концов подняться. Тем более что и сам Скорцени размышлял над этим, уже обнаружив себя стоящим.

– Теперь вы понимаете, господин рейхсфюрер, почему столь много времени мне придется уделять этому «Великому Зомби», этой «имперской тени», – решительно взял он на себя управление ситуацией, как только Брандт вежливо, с поклоном, закрыл вслед за Зомбартом и собой дверь.

– Понимаю, – вдохновенно как-то ответил Гиммлер.

– Мы исходим из того, что подготовка именно этого двойника прямо отвечает интересам безопасности не только фюрера, но и самой Германии. Отныне мы всегда должны иметь в виду, что существует личность, способная при определенных обстоятельствах заменить фюрера. Я имею в виду только те ситуации, когда сам фюрер Германии уже не в состоянии будет соответствовать своему великому предназначению – служить символом единения нации, символом нерушимости Третьего рейха.

Гиммлер и Кальтенбруннер, все еще стоя навытяжку, слушали его так, словно он продолжал вещать голосом удалившегося в небытие фюрера.

– В этом-то и опасность, Скорцени, – задумчиво и несколько рассеянно возразил Гиммлер.

– Опасность заключается только в том, что Имперская Тень может оказаться в руках другой группы людей, которые настроены иначе, чем мы с вами.

– Не исключено, что такая группа людей уже существует. Почему вы исключаете такую возможность, Скорцени?

– Вовсе не исключаю. Такая группа генералов и высших чиновников рейха, возможно, и нашлась бы, но не нашлось бы для нее Имперской Тени, поскольку Зомбарт будет предан только нам с вами. При любых обстоятельствах – только нам с вами.

– Вы в этом уверены?

– Вы, господа, тоже будете уверены в этом, если все мы изменим свое отношение к Зомбарту. Это мы навязали ему роль лжефюрера. Мы ежедневно готовим его к этому тяжкому голгофному кресту. Поэтому должны относиться к нему с пониманием, не отвергая и не демонстрируя пренебрежения.

Гиммлер вновь нервно побарабанил пальцами по столу и, глядя, как Кальтенбруннер вожделенно ухватился за бутылку с вином.

– Он прав. Вы слышите меня, Кальтенбруннер? Скорцени прав.

– Скорцени всегда прав, – решительно повертел головой шеф Главного управления имперской безопасности, не оставляя бутылки. – Я в этом давно убедился.

– Я хочу сказать, что в самом появлении такой личности, как Зомбарт, есть и свои достоинства, – молвил Гиммлер, решив, что Кальтенбруннер всего лишь отмахнулся от него своим комплиментом в адрес Скорцени. И был удивлен, когда обергруппенфюрер вдруг начал излагать свое видение проблемы лжефюрера.