Восток – Запад

Потому он останавливается, удары убыстряются, стон клинков разгоняется в каскаде, в котором не различить уже отдельных звуков, мельтешащий заслон стали окружает их на миг, после чего над полем поединка взрывается яростный рык. Это он рычит, орет из глубины сердца, из пораженной болью души. Его гнев обладает цветом и вкусом ледяного пламени, в нем нет места для милосердия. Они убили ее! Разодрали ее душу в клочья! Все подвели его! Союзники! Ложные друзья! И он! А потому все должны погибнуть! Весь мир должен страдать, пока не начнут истекать кровью камни, а море не оденется в багрянец!

А они отбирают у него право на месть!

Он убыстряется. Бьет противника с яростью, которую копил в себе все это время, спускает ее со смычки, и внезапно ему приходится сделать шаг вперед, чтобы не разрывать дистанции, потом следующий и еще один. Он не смотрит в лицо врага. Он ощущает каждую его мышцу, каждую косточку, каждую дрожь в руке и каждое колебание.

Он убыстряется снова, вдыхает поглубже и рычит так, что мир, кажется, начинает морщиться и раскалываться. Он сильно бьет сверху, связывает один из клинков противника короткой «мельницей», хватает врага левой рукою за волосы и притягивает его лицо к себе. Бьет лбом в нос. Смеется: внезапно, дико, словно безумец, бьет снова, ломая противнику скулу, отталкивает мужчину и широким, показушным ударом снизу вспарывает его, словно жертвенное животное.

Крик.

На этот раз тонкий, женский, врезающийся в уши. И вор уже не стоит коленопреклоненно, но замер на полусогнутых ногах, а меч из его руки внезапно опускается, клинок – покрыт кровью. И мужчина перед ним качается, лицо у него словно после удара кузнечным молотом, он уже не тот ироничный красавчик, он медленно опускает оружие и хватается за живот. Но это ничего не даст, рана начинается над правым бедром, а заканчивается на уровне левого плеча, и ни кольчуга, ни кожаный кафтан не остановили клинок. И Альтсин откуда-то знает, что это хороший удар, смертельный. И смотрит в глаза барону, и видит тот момент, когда его душа отходит, когда угасает в них сознание. И дворянин – мертв еще до того, как валится в траву.

– Эвеннет! Э-э-э-эвеннет! – В поле зрения появилось розовое размытое пятно, и баронесса оказалась у тела. Плач, крик, женщина на корточках, пытаясь остановить кровь, отчаянно прижималась к разбитому лицу.

Альтсин смотрел на нее, не в силах понять, что происходит. А потом внезапно ощутил себя человеком, который в самый разгар бури выпадает за борт. И все элементы вдруг совместились.

Дарвения Левендер, Божья Коровка, любовница Санвеса – и любовница Эвеннета-сек-Греса. Только она и знала, что Санвес – одновременно альфонс и вор, а потому познакомила их друг с другом, чтобы барон нашел необходимое орудие для своих планов. И она ведь говорила о мече в животе Санвеса, хотя, согласно официальной версии, барон бросился на убийцу безоружным. Она тогда случайно выдала себя. «Ох, – загудело в его голове, – а отчего бы ей скрываться от тебя? В конце концов, ты всего лишь вор из Нижнего города. Никто». Она ведь и вправду все время опасалась лишь графа, который – знай он о ее роли во всей афере – смел бы ее с лица земли. Именно потому она и впустила Альтсина в дом, приняв его за посланца Терлеха. А потом ей не пришлось его даже уговаривать, чтобы он пришел сюда с кошелем – единственным следом, соединяющим ее и сек-Греса с ложным покушением. Она даже одела его в черное, чтобы поединок выглядел более зрелищно.

Он оскалился в мертвецкой, лишенной и тени веселья гримасе. «Вот он я, – подумал. – Маленькая мерзкая крыса, которая полагала, что сумеет выжить в клетке, полной разъяренных котов».