Восток. Запад. Цивилизация

И Эдди смотрит не на нее. Нет, отвечать отвечает, но как-то не слишком охотно. А отходят они все дальше и дальше…

– Я провалилась сегодня ночью, – сказала Эва, когда впереди показалась беседка. Вид она имела мрачноватый. Столпы-опоры, низкая чешуйчатая крыша и плющ, свисающий с нее зелеными патлами. Внутри сыро и прохладно и пахнет плесенью.

– Почему не позвала? – Эдди нахмурился и посмотрел на Викторию.

– А я что? Я, между прочим, спала… и тоже видела. Странное такое… – Тори прикусила губу. – Но давай сперва ты. Рассказывай уже.

Если бы это было так просто!

Вот как рассказать, какой из себя дракон? Что он огромен? И великолепен? И ужасен тоже. Ужасно великолепен. И про небо. Крылья. Землю внизу. Про людей и не только… Эва сама не заметила, как увлеклась, и даже руками махать стала, за что маменька всегда выговаривала, но теперь ее рядом не было.

Зато был Эдди.

И еще Виктория, которая устроилась на не слишком чистой лавке и тоже слушала.

– Вот так. Он хочет с тобой встретиться, – сказала Эва.

А Эдди вздохнул этак тягостно:

– Драконы… опять драконы, а?

– У меня нет. – Тори качнула ногой, и из-под юбки выглянула не только туфелька, но и щиколотка показалась. – Я бал видела. И платье. То, которое мы выбрали. То есть там был бальный зал. А потом другой, под ним. Такой, как пещера. И я там. И ты тоже. И все мы. А еще я играю… на дудке. Той, которую ты мне подарил. Я играю для человека из сна… того, который был в доме. Играю, потому что он попросил. И все умирают.

Эва открыла рот.

И закрыла.

– Я вот и подумала. – Тори разжала ладонь, на которой лежало что-то маленькое и уродливое, черного цвета. – Может, ты заберешь ее? Я не хочу, чтобы все умирали.

– А ты сможешь отдать?

– Я… попытаюсь.

Эдди покачал головой. И сказал:

– Так судьбу не обманешь.

– А как обманешь? И это ведь может быть просто сном? Маменька говорит, что от нервов случаются дурные сны. А нервничали мы много. И вот…

– Сама-то веришь?

– Нет. – Тори сжала кулак. – Это казалось таким реальным, что я… слышала музыку. И хотела остановиться. Честно. Но не могла. Что мне теперь делать?

– Не знаю. – Эдди огляделся. А потом пробормотал: – Может, и вправду спросить мудрого совета? Только сперва вас домой отведу…

– Мы с тобой. – Эва поняла, что не отступится. А для убедительности добавила: – Не возьмешь, сами найдем!

Пусть это совсем неблагоразумно. И неправильно, наверное. Но она совершенно точно не собирается отпускать его к дракону одного.

В конце концов, они ведь даже не представлены!

И…

Эдди усмехнулся. Вытащил дудочку и сказал:

– Тогда чего тянуть?

От низкого вибрирующего звука сердце в груди забилось сильнее. А потом мир качнулся. И Эва только и успела, что схватить сестру за руку.

Дернуть.

И выдернуть.

На ту сторону. На ней тоже была беседка, точнее, в первое мгновенье она показалась именно беседкой, и уже потом Эва поняла, что это совершенно иное что-то.

Столпы не из дерева, но из камня. И каменные же плиты лежат поверху. А потолка нет, зато есть черное-черное небо с белыми звездами. При этом вокруг светло.

Трава тоже черная.

А по ней стелются туманы. И Виктория ежится.

– Как-то здесь неуютно, что ли… Ты вообще уверена, что этому дракону можно верить?

Нет.

Эва прикусила губу. Она не уверена. Вот совсем-совсем не уверена. А если и вправду? Если ее заманили сюда, обманули, чтобы привела остальных? А теперь возьмут и сожрут? Или чего похуже. Хотя чего уж хуже-то?

Эдди озирался.

Здесь он другой какой-то… Еще выше? Шире? Нет, это вряд ли возможно. Скорее даже, в этом мире он настоящий. А что одет в какую-то потертую куртку, так ему и к лицу.

Ветер…

И нет, не холодно. Скорее, тянет крылья распахнуть. Эва и распахивает, превращаясь в птицу. А потом садится на плечо Эдди.

– Да уж. – У Тори в этом мире волосы черны. Ветер растягивает их, разбирает на пряди, и пряди шевелятся, словно змеи.

Лицо у нее узкое.

Губы алые.

Она красива и страшна одновременно. Но Эва не боится. А еще она видит. И ее видят. И мир вздрагивает, а туман поднимается, сплетаясь в белоснежного зверя.

Дракона.

Милисента, конечно, о драконах рассказывала. Но все одно Эдди представлял их немного иными, что ли? Не такими… внушающими.

Зверюга.

Белоснежная чешуя отливает перламутром. А глаза змеиные, желтые. И это – единственный яркий цвет здесь и сейчас. Башка… башка наклоняется. Медленно. И Эдди обдает горячим дыханием.

– Здравствуй, что ли. – Эдди заставил себя удержаться на месте, хотя больше всего тянуло убраться куда подальше.

Сбежать.

Он не трус. Это не трусость, а благоразумие. А стоять вот так и пялиться на зверя как раз признак величайшей дури. И выходит, что Эдди – дурак редкостный, если стоит и пялится.

Дракон засмеялся.

И стал человеком.

Невозможно, стало быть? Ну-ну… Ладно, это пусть всякого рода умники определяются, что возможно с точки зрения науки, а что нет. Эдди же просто разглядывал человека.

Нечеловека.

Слишком уж он собою хорош. Куда там Сент-Ортону, который тоже весьма неплох и тем бесит, но тут… тут иное.

– Здравствуй, правнук, – сказал дракон.

– Здравствуй… – Эдди слегка замялся. – Прадедушка?

– Много раз «пра».