Восвояси

В степи сквозь остатки прошлогодней полыни проклевывались первые поросли бузлики. Ребятня аула, вооружившись ножами и лопатами, зачастую на коленях, согнувшись как сыщики с лупой в руке, выискивали на коричневом грунте нежные, гранатового цвета стебельки “т?йетабана”. Так загадочно у них назывались съедобные витаминные луковицы весенних цветов. “Т?йетабан” дословно переводится как верблюжий след, форма которого действительно напоминает бутон нераспустившегося цветка.

На прилегающей к поселению извилине речушки Уш карасу виднелась одинокая фигура. Женщина полоскала белье.

Краем глаза, боясь спугнуть, Дамежан наблюдала за необычной птицей на противоположном берегу. Таких больших молодая казашка еще не видела. Из школьных книжек Дамежан знала о ее существовании, но никогда не встречала аиста живьем. Раньше их вообще не было в здешних краях. Белая птица, с черными концами крыльев, длинной шеей, длинным, тонким, красным клювом и длинными красноватыми ногами, степенно расхаживала вдоль полого песчаного берега, выискивая меж сухих обломков прошлогоднего камыша остатки погибших во время недавнего половодья рыб.

Чуть поодаль в заречье, на высоком холме расположилось небольшое кладбище. Захоронения кочевников продуманно располагаются на возвышенности и обязательно вблизи пусть хоть маленького, но источника воды. Потому заблудившийся в знойной, раскаленной от солнца степи умирающий от жажды путник, завидев еще издали приметные высокие контуры бейит[22], понимал, что спасение рядом. Там есть вода.

На крыше единственного на все кладбище высокого кумбеза, аисты умудрились свить свое гнездо. Слава коммунистам! После революции большевики расстреляли полумесяц, традиционно украшавший куполообразную вершину мусульманского погребения. Образовавшуюся там выемку с годами все больше и больше размывали дожди и разрушали ветра. Огромное гнездо аиста, закрыв собой пробоину, стало для кумбеза спасением и одновременно коммуналкой различным мелким птахам – воробьям, трясогузкам и скворцам.

В этот момент, отовсюду видимый, запрокинув голову далеко на спину и издавая клювом частые клацающие звуки, аист самец на верхушке кумбеза на все приречье воспевал весну и новую жизнь.

Вода в мелкой степной речушке еще не успела прогреться. В ее быстром течении у Дамежан слегка онемели ноги и мерзли пальцы рук.

– Зря я не послушалась мужа, – рассуждала она взглянув на свои опухшие от холодной воды и покрасневшие на теплом весеннем воздухе ладони. – Действительно, сдалась мне эта весенняя генеральная уборка и стирка занавесок.

Громко охая женщина выпрямилась, прижимая продрогшие пальцы обеих рук к выпуклому круглому животу.

Приемный сын Нохчо стал своего рода счастливым талисманом, личным аистом для их семьи. Долгие бездетные годы остались позади. Дамежан впервые забеременела.

Она подарит Мырзашу семерых детей: трех сыновей и четырех дочерей. Вместе с приемным Нохчо восемь голосистых ангелов, кажется навсегда, заполнили и осчастливили своим щебетом их однокомнатную мазанку на краю аула Восток.

Совсем не детская история

В небольшом ауле Восток не было своей школы. Управление совхоза могло себе позволить содержать здесь лишь малочисленные ясли и детский сад. На все про все одна нянечка да повариха. Детей школьного возраста возили за двадцать километров в интернат при Аккемирской средней школе. Там школьники из трех самых отдаленных отделений совхоза “Пролетарский” жили и учились с воскресенья до пятницы…

Сырые дрова и мелкий пыльный уголь явно не собирались разгораться. Густой и едкий черный дым из всех щелей мазанной печки больше шел в помещение, чем в дымоход.

– Тяги совсем нет, – сетовала пожилая уборщица, пытаясь растопить печь. – А я ведь еще прошлой весной предупреждала руководство. Так нет же, поленились, не почистили трубу. Тут все, к черту, сажей забито.

В сердцах выругавшись матом, маленького роста женщина настежь распахнула двери. Макушка ее головы едва превышала уровень замочной скважины. В сильно потертом коричневом шерстяном, низко, под мышками повязанном платке, длинном черном платье и в валенках с галошами – она чем-то напоминала монашку.

На дворе было темным-темно и шел снег.

– Баб Марфа, закрой, – считай что хором с визгом потребовали два десятка детских голосов. – Ты нас в конец заморозишь.

– А вам что больше нравится: замерзнуть или угореть? – невозмутимо произнесла уборчища, но все же закрыла деревянную дверь.

В большой комнате девичьей спальни пришкольного интерната было очень холодно. Можно было видеть, как пар изо рта идет.

– И что теперь? – спросила пятиклассница Айша, вытирая слезящиеся от дыма глаза. Ее кровать стояла крайняя у входа. – Я то еще потерплю, а вот моя сестренка Ботакоз точно задубеет. На ней же одна кожа.

– И чему вас только на уроках учат, – проворчала баба Марфа. – Ложитесь по двое в кровать. Согреете друг друга. Я вот вас вдобавок двумя одеялами укрою.

– А я буду в пальто спать, – выкрикнула одна из старшеклассниц, чья кровать стояла возле окна.