Вот брат твой!..

В тот день Денисов сидел дома и снаряжал патроны. Разложив весь боевой припас на столе, он неспешно отмеривал меркой дробь и порох, ссыпал их в гильзы, загонял пыжи. День был жаркий, окна в доме были нараспашку, и Денисов не удивился, когда в них одна за другой влетело несколько пчел. Они залетали и раньше, но не успел Денисов об этом подумать, как в окно ворвался целый рой.

Да что это с ними, удивился Денисов, отмахиваясь, и тут его как пронзило; батюшки, никак медвежонок добрался до ульев?!

Отбросив мерку, он кинулся на луговину и чуть не сшибся лоб в лоб с мерином, который, отбрыкиваясь задними ногами от гнавшихся за ним пчел, летел спасаться в сарай. Не своим голосом орала привязанная к колу коза, пчелы гудели над луговиной как самолеты, а над пасекой, как клуб дыма, висел сплошной черный рой. Сомнений не оставалось: на пасеке орудовал медвежонок. Но без сетки там нечего было и делать, и Денисов побежал обратно в дом и надел сетку, а когда, словно во вражеский окоп, ворвался на пасеку, увидел картину, от которой схватился за голову: все ульи были повалены, а один разломан, и возле него, весь облепленный пчелами, стоял Белун и жадно поедал мед.

— Паразит, что же ты делаешь?! — вне себя закричал Денисов.

Схватив Белуна за шиворот, он потащил его к калитке, но медвежонок упирался и даже рычал, чем окончательно разозлил Денисова, который так поддал медвежонку ногой под зад, что тот кубарем вылетел за калитку. На его визг примчалась Найда, но и ей перепало под горячую руку, и она дала тягу вместе с медвежонком.

Разогнав всех и отвязав сходившую с ума козу, Денисов вернулся на пасеку и загоревал как на пепелище. Один улей пропал совсем, а три другие были повреждены, и надо было срочно исправлять положение. Этим Денисов и занялся, но прежде выяснил, каким образом медвежонок проник на пасеку. Долго гадать не пришлось, оказалось, что Белун сломал несколько жердин и пролез в дырку. Наверняка он пробовал сделать это и раньше, но не хватало силенок, теперь же, набрав их, он осуществил свой план.

Кое-как заделав дыру и поставив на место опрокинутые ульи, Денисов вернулся в дом. Все попряталось в нем — искусанные мерин и коза отсиживались в сарае, а Найда с Белуном пребывали неизвестно где. Денисов не стал и разыскивать их, так был зол. Да и мысли были заняты другим, требовалось подумать, как теперь быть с пасекой. Делать новый тын, покрепче, себе дороже, да это и не помогло бы. Белун на глазах входил в силу, и, поставь хоть крепость, он и ее разворотил бы рано или поздно. Был единственный выход — посадить Белуна на цепь, но, говоря откровенно, у Денисова рука не поднималась на такое дело. Ведь все же было хорошо, жили душа в душу, ходили в лес, а теперь на цепь? Он же озвереет на ней, да и перед собой стыдно. Но если не посадить, как же тогда с ульями? Их-то куда девать, на воздух подвешивать, что ли? А может, больше не полезет? Нынче-то ему здорово досталось.

Правота была вроде бы на стороне Денисова, но при воспоминании, как он ударил медвежонка, у него испортилось настроение.

Кого ударил, дурак? Сам же нянчился с ним, выхаживал, а теперь взял и треснул. Ему-то какое дело, чья это пасека, твоя или дядина? Захотелось меду, да и все тут. А ты сразу ногой. А разобраться — на кой черт тебе этот самый мед? Ты же объелся его, у тебя же одно место уже от меда слиплось!

Тут Денисов в порыве самобичевания, конечно, перегибал палку. Мед был нужен. Верно, сам он его почти не ел, иногда только, с чаем, зато целыми бидонами относил жене и детям. Заработок что у него, что у жены был мизерный, на такой заработок нельзя было даже свести концы с концами, и, если бы не свои продукты, хотя бы этот самый мед, Денисов не знал бы, как и выкручиваться.

Да, все было так, и все же Денисов, терзаемый угрызениями совести, что ударил медвежонка, когда можно было и не бить, понес повинную голову на плаху — отправился разыскивать Найду и Белуна.

Он нашел их в лопухах у забора, но ни собака, ни медвежонок не проявили никакой радости при виде хозяина. Белун глядел на Денисова с опаской, а Найда — недоуменно-обиженно. За все пять лет Денисов и пальцем не тронул ее, а сегодня вдруг стукнул, и она, не чувствуя за собой никакой вины, даже не поднялась навстречу Денисову, не вильнула хвостом.

— Ну ладно, — сказал Денисов неловко, — сразу уж и надулась! Ну дурак я, дурак, не сдержался. Но и ты пойми: оттаскиваю твоего за шкирку от улья-то, а он еще и рычит! Вся морда в меду, а ему все мало. Ну и разозлился. А тут и ты как на грех…

Денисов погладил Найду, притянул к себе Белуна. Хотел что-нибудь сказать ему, успокоить, обнадежить на будущее, но, встретив настороженный взгляд медвежонка, осекся. На душе стало еще паскуднее. Чего говорить-то? Сперва под зад дал, а теперь тю-тю-тю. Ребятишек-то своих колотил? Ни разу! А этого стукнул. Да еще как — под зад. Забыл, что говорил Федотыч: зад-то у них самое больное место…