Вот брат твой!..

Спросить у любого, каким богам молился, к примеру, древнерусский князь-язычник Святослав, — вряд ли кто перечислит их полностью. Разве что Перуна припомнит. Зато все расскажут, как Ариадна с помощью клубка пряжи помогла Тезею выбраться из Лабиринта, как Геракл очистил авгиевы конюшни, и если не назовут поименно всех мойр — распорядительниц человеческой жизнью, то уж с точностью ответят, чем они занимались — одна пряла нить жизни, другая определяла, какой она будет, а третья эту самую нить перерезала. В учебниках истории об этом рассказывалось со времен потопа и помнилось до старости.

Денисов не добрался в школе до мойр — какие там мойры, когда с десяти лет, считай, начал работать в поле, — а потому ничего не знал о них, как не знал и о том, что самая зловредная из этой троицы, Атропос, или Неотвратимая, уже вознамерилась перерезать нить его жизни.

Странность, но факт: многие трагедии начинаются с пустяка, можно сказать, со случайности.

Денисов шестой год работал егерем, чуть ли не каждый день ходил в обход и, бывало, сталкивался с браконьерами, но эти встречи были как бы в порядке вещей — когда ж еще и сталкиваться, если не в обходе?

А в этот день все было наоборот. В этот день вечером должны были прийти жена с ребятишками, и Денисов, отложив казенные дела, починил прохудившуюся крышу сарая, а после обеда, взяв косу и зайдя с края леса, стал обкашивать заросшие густой травой прогалины. Мерину, хоть он и был номенклатурным, никакого фуража не полагалось, лесник или егерь сами должны были заботиться о своем тягле, что Денисов и делал из года в год, заготавливая на зиму стожок-другой. Пора было косить и нынче, время для косьбы стояло самое что ни на есть подходящее — только-только начинался август. Июльские жары спали, пошли грозы; погромыхивало и в этот день, но пока что вхолостую.

Денисов прошел ряд и начал второй, когда в лесу, как показалось, совсем неподалеку, ударил выстрел, за ним другой и третий. Кто мог стрелять, когда охотничий сезон еще не открылся? Только браконьеры, тут и думать нечего. Вот сволочи, разозлился Денисов, хоть бы руки у вас отсохли!

Бежать, не теряя времени, на выстрелы в надежде накрыть браконьеров было делом почти что безнадежным. Неизвестно, по кому они там стреляют, может, по крупной дичи, а может, по тетеревам. Если по крупной и если убили, тогда какие-то шансы еще есть — будут разделывать. А если смазали или шарахали по птице — ушли дальше и не оглянулись.

Но злость, какую Денисов всегда испытывал к браконьерам, нещадно стреляющим во все и вся, и близость места, откуда донеслись выстрелы, заставили его позабыть все «может» и «если». Успею, перехвачу, подумал он.

Добежать до дома, взять ружье и патронташ — на это ушло несколько минут. Стреляли в девяностом квартале, свое хозяйство Денисов знал назубок, а потому, с ходу прикинув, как побыстрее попасть в этот самый квартал, он уверенно углубился в лес.

Когда он брал ружье, у него мелькнула мысль взять с собой и Найду, но он тут же отказался от этого. Конечно, собака быстрее нашла бы браконьеров, но без лая не обошлось бы, а Денисову была нужна внезапность. Он горел желанием застать браконьеров врасплох, потому что его возмущал не только сам факт стрельбы в запрещенное время, но и наглость браконьеров, стреляющих чуть ли не на задах кордона. То, что нарушителей было несколько, Денисов определил по выстрелам. Три выстрела подряд — один человек этого сделать не мог, не пулемет же у него, значит, двое, а то и трое, и Денисов учитывал это. И тем необходимее была ему внезапность, он шел, как ходят по глухарям, — несколько шагов, остановка, и опять несколько шагов.

Треск валежника впереди заставил Денисова застыть на месте. Они, субчики! Он постоял, прислушиваясь, не донесется ли разговор, по которому можно было бы с точностью определить, сколько человек собралось около добычи, но никаких слов не долетало, лишь кто-то тяжело дышал, словно делал трудную работу.

Денисов со всей осторожностью сделал еще два шага и очутился на краю поляны. Ее загораживали кусты, и, отведя их, он увидел на поляне мертвого лося, над которым вполоборота к Денисову стоял человек с ножом в руке. Он уже начал разделывать лося, но, должно быть, остановился передохнуть.

Денисов сразу узнал его — это был Яшка Наконечный.

Попался, паразит, теперь не уйдешь, подумал Денисов, обводя взглядом поляну и оценивая обстановку.

Его удивило, что Яшка оказался один, и он пока что не трогался с места, раздумывая, есть ли поблизости еще кто или он ошибся, определяя интервал между выстрелами, и, кроме него самого и Яшки, других людей поблизости нет. На это указывало и Яшкино ружье, одиноко прислоненное к дереву, но Денисов выждал еще немного. Однако никаких признаков того, что рядом находится и еще кто-то, не было, и Денисов решил действовать. Сделав полукруг, он вышел к тому месту, где стояло Яшкино ружье, тихонько переставил его за дерево и только тогда выдал себя. Яшка, который в это время снова присел над лосем, выпрямился как пружина и, увидев Денисова, сжал в руке нож.