Вот брат твой!..

— Не шуткуй, Яков, — предупредил Денисов, как бы между прочим поигрывая ружьем. — Брось ножик-то, я при исполнении. Припаяют будь здоров.

— Все вы, мать вашу в душу, при исполнении! — хрипло сказал Яшка, однако нож не бросил.

— Ты что, глухой? Брось, говорю, ножик! — повторил Денисов.

Яшка знал Денисова не первый год, не раз удирал от него в лесу и давно понял, что это не тот человек, которого можно запугать ножом или еще чем-нибудь, но сейчас он медлил выполнить требование егеря, словно бы на что-то надеясь.

Денисов ждал, глядя на Яшку спокойно и терпеливо.

Эхма, думал он, сам себя загнал человек. Он же моложе меня, а тянет на все пятьдесят. А был, видать, что надо.

Яшкино лицо и в самом деле было правильно и красиво, все в нем было соразмерно от природы, но все портили необычайная испитость и резкие складки на щеках и у рта, придававшие этому красивому лицу выражение жестокости и старившие его. О преждевременной старости говорил и цвет Яшкиных волос — когда-то русых, а теперь сплошь сивых, как это часто бывает у людей, сильно пьющих и ведущих беспорядочную, на износ, жизнь.

— Ну! — сказал Денисов уже с угрозой.

Яшка помедлил секунду, потом все же бросил нож.

— Подавись, гад!

— От гада слышу, — сказал Денисов, делая шаг вперед, чтобы подобрать нож.

И в этот момент по лицу Яшки скользнуло странное выражение: то ли мгновенная ухмылка, то ли нервный тик на долю секунды перекосили его, и Денисов вдруг всем существом ощутил какое-то неблагополучие, какое-то предчувствие полоснуло по сердцу, призывая оглянуться, и он стремительно обернулся, но страшный удар по голове тотчас опрокинул его и погасил сознание…

Очнулся Денисов от боли. Он чувствовал ее и в беспамятстве, когда казалось, что его ломает и скрючивает какая-то неведомая сила, и вот боль стала невыносимой.

Денисов открыл глаза и сквозь застилавшую их мутную пелену увидел, что сидит у дерева с завернутыми назад руками — так, что руки обхватывают ствол, а Яшка и незнакомый, цыганистого вида парень привязывают его веревкой к стволу. Зачем они это делают, Денисов не представлял, да это и не интересовало его сейчас — все мысли перебивала нестерпимая боль в вывернутых руках.

— Гля-ка, — сказал цыганистый, — очухался, падла!

— Ничё, — отозвался Яшка, продолжая закручивать веревку, — пущай подышит напоследок.

— Подышит! Он бы тебе подышал давеча, кабы мне не приспичило! Ить до чего ушлый, падла, — воодушевился цыганистый, — как змей подкрался. Я и портки снять не успел, гляжу, солить мои старые кости — крадется! Ну чисто змей, говорю: то встанет, падла, то опять. А сам головкой-то так и вертит, падла, так и вертит. Ах козел, думаю, ведь прихватит Яшку-то! Ну и за ним. А уж когда он тебя прижучил — тут я его и долбанул.

Из дальнейшего Денисов, терзаемый болью и потому не все улавливающий из разговора, понял одно: цыганистый настаивает на том, что нечего возиться с Денисовым, хлопнуть, да и концы в воду, а Яшка не соглашается. Дурак, уговаривал его напарник, тебе что, патрон жалко? Жалко, отвечал Яшка. Подумаешь, хлопнуть! Нажал на курок, и все. А уйдем и оставим — вот тогда и помучается. Чтобы знал, сука такая.

Денисов слушал и поражался этим людям. Спокойствие, с каким они обсуждали план убийства человека, и упорство, с каким каждый из них отстаивал именно свой план, не укладывались у Денисова в голове. Это какими же надо быть?! На войне и то спервоначалу в человека стрелять страшно, а этим хоть бы что. Убьют кого хочешь.

Но его не просто убивали — оставляли на мучения. Спор на поляне закончился в Яшкину пользу. По всему было видно, что цыганистый ходит у него в пристяжных, и дружки собрались уходить.

— Дурачье, — еле выговорил Денисов, — все равно же узнают.

— Пока узнают, от тебя и костей не останется, сука чахоточная! — ответил Яшка.

И убийцы, захватив с собой ружье и патронташ Денисова, ушли, и уже через минуту их не стало видно и слышно. Полуободранного лося они так и оставили лежать, и в этом тоже был дьявольский умысел: туша привлечет на поляну зверье, и росомахи и волки сожрут заодно и Денисова.

Но что волки и росомахи! Они могли и не появиться или удовольствоваться одним только лосем; другие хищники, которых наверняка имел в виду Яшка, говоря «Вот тогда и помучается», угрожали Денисову смертью долгой и лютой — комары, потому что нет на свете твари злее и кровожаднее сибирского комара. Волк перед ним — тьфу, овечка. Волк загрызёт быстро, комар будет грызть, пока не сойдешь с ума.

Именно эта участь ожидала Денисова, и он, представив весь ее ужас, отчаянно задергался в путах, стараясь хоть сколько-нибудь ослабить веревку. Но Яшка был хорошим мастером заплечных дел, и, как Денисов ни дергался, веревка держала его намертво.