Вот брат твой!..

Эти перемены определялись тремя словами: Яшка начал пить. Что здесь оказалось определяющим, природная ли предрасположенность к спиртному, которая до поры до времени не проявляла себя, или ее вызвали к действию сложившиеся обстоятельства — об этом мы не беремся судить. Скорее всего, то и другое, что тем более похоже на правду, если вспомнить, какое чувство испытал Яшка от первой в своей жизни рюмки. Чувство необыкновенной легкости, сопутствуемое желанием совершить что-то из ряда вон выходящее. Но, как мы видели, дальше желания дело не пошло. Молчаливый оговор отца подействовал на Яшку как грозный окрик, подавив в нем всякую свободу выбора и напомнив, что ограничения и запреты действительной жизни бывают сильнее стремления к этой свободе.

Но к счастью, равно как и к несчастью, все зависит от величия выбранной цели — свободу выбора нельзя задушить в человеке никакими, даже самыми жестокими запретами. Гений и преступник одинаково пользуются ею, осознав ее необходимость и невозможность отказа от нее.

Похожее произошло и с Яшкой. Маркел, с первого взгляда невзлюбивший Костю, не допускал его в свой дом, и Яшка встречался с приятелем где придется — на речке, на сеновале, а чаще всего в лесу. Костя, любивший, как он выражался, «принять по шестнадцать капель на каждый зуб», не мыслил встречи с кем бы то ни было без выпивки и приходил всегда с бутылкой, но Яшка поначалу не проявлял к водке никакого интереса и не поддавался на уговоры Кости, хотя здесь никто не надзирал над ними и при желании Яшка мог пить сколько душе угодно. Но этого желания у него не было, то есть он, сам того не зная, поступал так именно в силу свободного выбора, который, собственно, и диктовал ему его поведение. Однако и свободный выбор может зависеть от настроения, и в одну из встреч Яшка подумал: а почему и не выпить? И это было также свободное волеизъявление, а не вынужденное действие.

Словом, Яшка, что называется, приложился. И, вновь ощутив уже знакомый вкус сладостной отравы, постепенно втянулся в ее обман и не отказывался, когда Костя предлагал выпить. Более того — стал давать ему деньги на водку и раздражался, если Костя почему-либо являлся без бутылки. Сказывались некоторые черты Яшкиного характера, импульсивного и взрывного, требовавшего после каждой вспышки сильного успокоительного. Им и стала для Яшки водка, которая со временем обострит его неуемность во всем, что касалось удовлетворения желаний, и прорвет в этой неистовой душе все преграды и шлюзы, освобождая путь страстям столь же сильным, сколь и порочным.

Пройдет много лет, и на алданских приисках, куда в конце концов судьба забросит Яшку и Костю, оба они изведают вкус еще более пагубной, чем водка, отравы, которая навсегда оставит печать на их душах и лицах. Но это случится не скоро, а пока Яшка все чаще приходил домой пьяным, и Маркел, глядя на сына, хмурился и тяжело вздыхал. Дожили до деньков — пить начал. А какой из пьяницы охотник? Он спьяна-то белку от вороны не отличит. А все этот нехристь, морда цыганская. Покуда его не было, Яшка был как Яшка, и в рот не брал этой заразы, а теперь что ни день — пьяный.

Резкая перемена в сыне переворачивала Маркелу душу, но он не знал, как помочь горю. Яшка слов не понимал, и хотя не огрызался, когда Маркел пробовал его стыдить, но и не прислушивался ни к каким убеждениям. Взять ремень да ремнем? На это Маркел не решался, помнил, как молитву: Яшка — не родной. Своего отхлестал бы, не посмотрел ни на что, а сироту, найденыша, — как бить? Рука не поднимается.

Маркел пробовал подсылать к Яшке мать, Василису, но у той и вовсе ничего не выходило. Яшка с детства относился к приемной матери настороженно. Глядел исподлобья и старался держаться отца. В чем тут дело, Маркел так и не разобрался, но грешил на то, что Василиса вогулка. Как ей говорить сыну, чтоб не пил, когда сама курит? Не расстается со своей трубкой, как соску сосет. Он так и не отучил ее от этого, а потом привык и махнул рукой.

Маркел был прав лишь отчасти. Яшке действительно казалось странным, что мать курит, но к этому он, как и Маркел, со временем привык, а вот что мать называли в деревне колдуньей — тут никакая привычка не помогала. Маленьким Яшка боялся мать, а повзрослев, стал относиться к ней как к чужой, которая хотя и живет с ним в одном доме, но никаких прав на него не имеет. Василиса чувствовала такое отношение, но ни задобрить Яшку, ни найти к нему другого подхода так и не смогла.

И теперь, когда Яшка, приходя с улицы, плюхался, пьяный, на кровать, Василиса не знала, что делать, как подступиться к сыну. Бестолково суетилась возле, спрашивала, не хочет ли чего Яшка, но он ничего не хотел и в конце концов засыпал. Василиса стаскивала с него сапоги, расстегивала ворот рубахи, укрывала Яшку и уходила в свою каморку за печкой, где принималась переворачивать и перетряхивать разложенные повсюду травы и коренья. Маркел провожал жену тоскливым взглядом и начинал взад-вперед расхаживать по избе.