Вот брат твой!..

А ждали они деда Николая, известного на прииске старателя, в чью артель Яшка с Костей хотели непременно попасть. Нет, они не были безработными — как и уверял Костя, им сразу же нашлось место на прииске, но однообразная, расписанная по часам работа у драги была не в характере обоих, привыкших свободно распоряжаться своим временем. Но дело заключалось даже не в этом. Теперь, когда забылось прежнее бедственное положение, их уже не устраивали деньги, которые платили на драге: хотелось большего, а больше можно было получить лишь в артели. Костя спал и видел себя артельщиком и в конце концов заразил своим настроением и Яшку.

Однако попасть в артель, да еще в такую, как у деда Николая, было не просто. Желающих хватало, и принимали с большим разбором. Но Костя и здесь проявил свое умение втираться в доверие. Верткий и ухватистый, он крутился возле деда Николая, всеми силами располагая его к себе. А сделать это удавалось немногим — дед Николай появлялся везде лишь в сопровождении двух сыновей, тридцатилетних ражих мужиков, которые, как телохранители, охраняли отца от надоедливых челобитчиков.

Наверное, и Косте не удалось бы завоевать расположение сурового старателя, но помогло неожиданное обстоятельство: из приисковых разговоров Костя узнал, что дед Николай, может, и взял бы кого в артель, но лишь с условием — чтобы новый артельщик умел охотиться. Старатели уходили в тайгу в мае и сидели там безвылазно до октября, питаясь все это время консервами да концентратами. Свежатина была роскошью, а охотиться самим артельщикам было недосуг.

Костя, сразу смекнувший, что все поворачивается к его пользе, не стал терять время, а быстренько пошел в барак, где жил дед Николай с сыновьями, и там во всех красках расписал Яшку как охотника. Не последнюю роль, видно, сыграла и белозубая Костина улыбка, потому что старатель согласился встретиться и поговорить с Яшкой. И вот теперь они ждали его, переживая и надеясь.

Дед Николай пролез в дверь пригнувшись. Высокий и костистый, степенно подошел к столу, за которым сидели Яшка с Костей. Один из сыновей тотчас подставил табуретку, и старатель тяжело опустился на нее.

— Здорово, Коська! — поздоровался он с Костей, как со старым знакомым. Повернулся к Яшке: — Ты, что ль, охотник?

— Ну я, — ответил Яшка.

— А ты не нукай, не запрягал, — добродушно сказал дед Николай. — Раз охотник, так и говори. Правда ль, что хорошо стреляешь?

— А чего ж не правда? Дело знаю.

— Молодец, коли знаешь. Ну, а ко мне пойдешь?

— Коль возьмешь, не откажусь.

— Во! Тут ты в точку попал, охотник, «коль возьму»! Но и от тебя будет зависеть. Покажешь себя — почему не взять!

— Это как же — покажешь?

— Дак проще некуда — ты постреляешь, а мы посмотрим.

— Давай ружье, тогда и постреляю.

— Эва! Охотник, а ружья нету?

— Продали ружье, дед Николай, — не моргнув глазом соврал Костя. — Когда сюда ехали. Жрать было нечего.

— Ладноть, не мое это дело, как да почему. Ванька, — велел дед Николай одному из сыновей, — дуй-ка за ружьем. Да приходи на отвал, мы там будем.

Яшка, осмотрев принесенное ружье, сказал, что сначала надо попробовать просто так, а уж потом для дела — ружье-то чужое, кто его знает, как бьет.

— Давай пробуй, — согласился дед Николай, и Яшка, выстрелив раз и другой, сказал: теперь можно.

Вместо мишеней наставили бутылок, и Яшка вдребезги разнес их одну за другой. Дед Николай смотрел довольно, однако напоследок выдал задание посложнее.

— А если в лёт?

— Какая разница, — хмыкнул Яшка.

— А ну-кось, Ваньк! — оживленно сказал дед Николай, и сын, поняв его, подкинул бутылку в воздух. Яшка мгновенно повел ружьем, и бутылка разлетелась. Бросали еще и еще, и Яшка ни разу не подкачал, усеяв все вокруг битым стеклом.

Как после хорошей работы, сели перекурить.

— Ладно, робята, стал быть, беру вас, — помолчав, сказал дед Николай. — Копачи из вас, как гляжу, никудышные, ну да ничего, поднатаскаем. Пай, само собой, положим, а как же? Чтоб все по закону и без обиды. Но только уговор: не самовольничать, делать, как скажу. Понравилось ружье? — спросил он у Яшки. — Ну и забирай, я с Петром сам расплачусь. А мне отдашь, когда заработаешь. Денег-то, поди, нету? Профукали небось все? Ладно, молчи, сам молодым был, знаю.

Так все и решилось, и через неделю артель ушла в тайгу. С Яшкой и Костей в ней было семь человек да три лошади. На двух везли поклажу: продукты, постели и палатки, кирки с лопатами, лотки и бутары, то есть обыкновенные грохоты, через которые предстояло просеивать землю, а на третьей ехал дед Николай.

Как выяснилось, он был не такой уж и старый — только-только перевалило за шестьдесят, но за долгую работу в сырых и холодных забоях к нему привязался ревматизм, и дед Николай не мог долго ходить пешком. Себя и других артельщиков он никогда не называл старателями, а только копачами, вкладывая в это слово непонятную Яшке и Косте гордость.